"И тогда я выстрелил в Есенина..."
Mar. 13th, 2010 07:58 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
carabaasЧудеса и приключения № 6 за июнь 2000
Я Титаренко Виктор Григорьевич, майор запаса, ветеран БАМа, решился, наконец, написать для публикации услышанный мною более двадцати лет назад рассказ-исповедь об убийстве Сергея Есенина. Начну с того, что я прибыл в звании старшего лейтенанта железнодорожных войск на восточный участок БАМа, в посёлок Ургал Хабаровского края Верхнебуреинского района, в то время маленькую глухую станцию. Уклад жизни был деревенский: жители держали коров, коз, свиней. Однажды вместе с четырьмя офицерами меня пригласил в свою рубленую баньку попариться ветвоенврач. Было это году в 1976-1977, точнее не скажу. Пришли и несколько местных жителей, и среди них один очень пожилой, на которого я сразу почему-то обратил внимание. Помылись, попарились, выпили как водится... Сразу же пошли задушевные беседы и откровенные разговоры. Я оказался в паре с этим самым пожилым человеком. Мы разговорились, и я ни с того ни с сего поведал ему свою, тогда ещё не слишком длинную жизнь. Разоткровенничался и он. А потом вдруг сказал:
- Знаешь, Витек, вот этой самой рукой я лично застрелил Сергея Есенина!
- Какого Есенина? - опешил я.
- Того самого - великого российского поэта.
- Так ведь он сам повесился, об этом во всех учебниках написано.
- Всё это ерунда, слушай, как было в действительности...- И он начал свой долгий рассказ.
Ещё в кадетском корпусе я примкнул к меньшевикам: тогда в 17-м было столько партий, что разобраться, кто есть кто, было очень трудно. Вроде все за народ, за волю, за землю, за свободу слова и так далее... (и дальше он пошёл говорить о политике, чего пересказать я не могу, да, наверное, это и не нужно. Короче, на собрании какого-то кружка он познакомился с Яковом Блюмкиным и стал его доверенным лицом и верным соратником, как он выразился). Вскоре закружилась гражданская война, и мы с Блюмкиным оказались в личной охране товарища Троцкого. Ещё в гражданскую наша охрана была переведена в ВЧК, и по окончании войны мы стали чекистами.
В Питере в двадцатые годы выступала знаменитая певичка (он называл фамилию, но я не помню), и товарищ Троцкий был её пламенным любовником. Однажды Троцкому доложили о том, что молодой Есенин - тоже её тайный любовник. Это было для "демона революции" буквально громом с ясного неба. Он был обманут, возмущён, оскорблен. Терпеть такого Троцкий не пожелал и поручил это деликатное дело своему особо доверенному человеку Якову Блюмкину. Как мне объяснил Блюмкин, перед нами стояла задача весьма необычного характера: "Набить Есенину физиономию и кастрировать. Сделать это очень аккуратно, без общественной огласки". Получив такое указание свыше, мы приступили к его исполнению. За Есениным немедленно было установлено негласное наблюдение. Всё держалось в строгом секрете. Никто, кроме нас двоих, не должен был ничего знать. В Питере была гостиница "Англетер", негласно подведомственная ЧК. Сюда мы и спланировали привести тайно Есенина, чтобы осуществить задуманное.
Зимним вечером мы с Блюмкиным пришли в гостиницу. Блюмкин хорошо знал Есенина раньше, поэтому, когда тот приехал в Питер, у Якова был повод обмыть эту встречу. В одном из номеров гостиницы мы втроём хорошо выпили, потом, вроде шутя, перевели разговор на женщин и начали Есенина подначивать, что он, мол, половой гигант, перед ним не устоит ни одна бабёнка. Дай, мол, поглядеть на твоё мужское достоинство, может, мы его отрежем и повесим в кунсткамере для потомков. Мы, вроде полушутя, повалили его на кровать (диван или тахту назвал старик - не помню). Задрали ему рубашку и начали расстегивать брюки. Несмотря на шутливый тон и выпитое в немалых количествах, Есенин, видно, понял нешуточность намерения и, лёжа на кровати, схватил стоящий на прикроватной тумбочке старинный медный подсвечник и ударил им по голове ближе стоящего к нему Блюмкина. Тот свалился на пол. Сергей, полусидя, замахнулся подсвечником в мою голову. Я знал, что Есенин физически крепкий мужик, частенько участвовавший в драках и умеющий за себя постоять. Оставшись с ним один на один, я испугался, выхватил наган и выстрелил. Он мгновенно замер, потом упал на спину и захрипел, при этом выпустил подсвечник, который, падая, зацепил лежавшего на полу Блюмкина. Тот вдруг пришёл в себя, вскочил на ноги, схватил подсвечник, валявшийся на полу, и ударил им Есенина в переносицу. Он хотел в горячке ударить ещё раз, но я вырвал у него подсвечник, закричав: "Хватит! Посмотри, что мы наделали!.." Ведь команды убивать у нас не было, была команда по пьянке затеять драку, набить ему физиономию, намять хорошенько бока и, по возможности, тайно провести кастрацию, о которой он, когда протрезвеет, естественно, никому не скажет, опасаясь позора. Но теперь перед нами лежал труп, и не простого смертного, а скандально знаменитого российского поэта, хорошо известного и за рубежом.
Сначала мы растерялись: что делать? В любой момент в номер могли прибежать люди, слышавшие выстрел. Последствия для нас могли быть катастрофическими. Однако Блюмкин быстро сориентировался и принял решение: Есенина закатать в ковёр - и на балкон. Если ворвутся чекисты, наша легенда такова: Вот наши документы. У нас проходит оперативная встреча. Блюмкин как начальник захотел осмотреть моё табельное оружие. Доставая его из-за пояса, я зацепил курком за ремень, произошёл самопроизвольный выстрел в пол. Всё спокойно. Холодно? На несколько минут открывали балкон, чтобы выгнать дым и проветрить комнату. Вынеся закатанное в ковёр тело на балкон, поставив подсвечник на место, заправив постель (кстати, на покрывале крови не было, пуля осталась в теле), мы закрыли двери комнаты и вышли из гостиницы. На улице мы договорились, что Блюмкин едет в ЧК, по спецсвязи вызывает Троцкого, объясняет ему создавшуюся обстановку и согласует наши дальнейшие действия. Я же возвращаюсь в гостиницу и кручусь в фойе поближе к администрации, чтобы быть в курсе всех событий. В случае необходимости попытаюсь изменить ситуацию, неблагоприятную для нас. Но всё было тихо.
Несколько часов прождал я возвращения Якова. Он вернулся спокойным и деловитым. Мы вышли на свежий воздух, подальше от посторонних ушей.
Лев Давидович был ошеломлен моим сообщением, потом подумал и сказал: "А это, наверное, даже к лучшему: нет человека - нет и проблем". И дал указание: инсценировать самоубийство допившегося до ручки поэта Есенина. Для этого пригласить в номер администрацию гостиницы и обязательно понятых, составить акты, протоколы, медицинские заключения, проконтролировать быстрейшее "упакование" поэта в цинковый гроб. Мёртвого Есенина должно видеть возможно меньше людей. Тело нужно срочно доставить в Москву. Сам же Троцкий на следующий день лично даст информацию в печать о самоубийстве неуравновешенного и психически надломленного поэта. Тем самым будет поставлена точка на попытках какого-либо расследования. В такой ситуации ни одна государственно-следственная структура этим делом заниматься не будет, а частное лицо, попытавшееся на свой страх и риск покопаться в деталях, может получить срок за недоверие к официальному заявлению: это политическая статья, чреватая тяжёлыми последствиями. Мы немедленно приступили к выполнению задуманного плана. Зайдя инкогнито в есенинский номер, мы быстренько втащили с балкона труп и размотали ковёр. На улице был сильный мороз, и тело, пролежавшее на балконе более четырёх часов, сильно замерзло. Впопыхах, закатывая убитого в ковёр, мы не подумали о руках, что с нашей стороны было большой оплошностью. Одна рука у Есенина была согнута в локте и прижата к животу, а у второй локоть был поднят, а кисть прижата к затылку. Как мы ни пытались опустить руки, нам это никак не удавалось. Наконец, меня осенило: я достал перочинный нож, закатал рубашку на той руке, которая была прижата к поясу, и перерезал локтевые сухожилия, после чего с усилием вытянул эту руку вдоль туловища. Потом передал нож Якову, который повторил мой приём, а плечевой сустав просто вывернул. Осмотрев комнату, мы не нашли, на чём повесить Есенина: ни в потолке, ни в стенах не было ни одного крючка. Правда, высоко под потолком проходила труба отопления, но достать её со стула даже при моём нормальном росте было проблематично, не говоря уже о росте Есенина: метр с кепкой. Мы порвали полотенце и перевязали локтевые раны, чтобы не запачкать сукровицей рубашку, и застирали место на груди, пропитанное кровью. Соорудив из тумбочки и стула лестницу, подняли тело к трубе и попытались сделать из ремня подобие петли, чтобы затолкать в неё голову, но это у нас никак не получалось. Талия у низкорослого поэта была узенькая, и, естественно, ремешок в брюках соответствовал её размерам. Нам же нужно было завязать один конец на трубе узлом, а на другом сделать узел и петлю: длины ремня не хватало. Не придумав другого варианта, мы просунули ремень под батарею и, выведя конец на другую сторону, застегнули его на пряжку. Получился обыкновенный круг без всяких петель и удавок. Кое-как мы просунули в него голову трупа и развернули её так, чтобы не было видно следов от подсвечника. Несмотря на то что подсвечник проломил Есенину лоб и переносицу, кровоподтёков почти не было, так как мы сразу выставили тело на мороз. Однако небольшой синяк был очень заметен, именно этим местом мы и постарались прижать тело к трубе. Трубы были раскалённые, и определить визуально неспециалисту, что это - синяк от удара или ожог, было бы проблематично. Потом мы тихо покинули номер и гостиницу.
Спустя некоторое время мы появились в гостинице уже официально и доложили администратору, что пришли по приглашению поэта Есенина к нему в гости. Мгновенно мы подняли страшный шум, вызвали администрацию гостиницы. Естественно, появились зеваки. Всем было продемонстрировано висящее тело и объяснено, что бедный поэт, надломленный жизнью, покончил жизнь самоубийством. Мы распорядились всем срочно покинуть номер, вызвать понятых с тем, чтобы приступить к расследованию. Я вывел собравшихся из номера и пошёл искать понятых. У Блюмкина в ЧК были свои, зависящие полностью от него за свои старые грехи люди, которые и мать свою готовы заложить, только бы остаться в живых. Вот их-то и потребовал Яков. Было составлено два акта о смерти с разными исходами, два протокола обнаружения трупа и два медицинских заключения вскрытия тела. Это на ходу импровизировал Блюмкин. Один из них будет официально объявлен от имени правительства, другой как дезу можно через подставных лиц опубликовать в какой-нибудь оппозиционной газетёнке. Она напечатает всё это вроде как настоящую правду: мол, страшная и странная история произошла с Есениным (это сделают опять же преданные Блюмкину люди по нашим документам, но документы в руки им ни в коем случае не давать). После этого "расследования" газетёнку можно сразу прихлопнуть как печатный орган, враждебный пролетарскому государству. Одна газета действительно напечатала "истинную правду" о смерти Есенина: Есенин перерезал себе вены в ванной петроградской гостиницы "Англетер" и погиб от потери крови, оставив предсмертную прощальную записку. Этой версии люди больше верили, чем официальной, может быть, из-за того, что газету тут же прикрыли.
Подчинённые Якова сделали документы - комар носа не подточит, организовали подписи таких светил, что у простых смертных не должно родиться никаких сомнений. Номер, в котором лежал мёртвый Есенин, был под круглосуточной охраной, туда никого не пускали. В течение дня, пока готовился гроб и всё необходимое, в номере колдовал преданнейший Блюмкину человек - похоронных дел мастер, который убирал с лица следы побоев и ретушировал ожог от отопительной трубы. Вечером в номер был занесён гроб со всеми атрибутами. Мы уложили Есенина в гроб, крышку забили, гроб .вложили в обитый цинком ящик и вынесли из гостиницы. В утренних газетах было опубликовано правительственное сообщение, что трагически погиб большой русский поэт: покончил жизнь самоубийством. Мы с Блюмкиным провожали гроб до Москвы и передали его спецкоманде, занимавшейся похоронами государственных и высокопоставленных лиц.
Спустя какое-то время по Москве и по Питеру поползли слухи, что в смерти Есенина не всё ясно... Думаю, что кто-то из доверенных Якова по пьянке сболтнул лишнее. Вскорости Блюмкин вызвал меня к себе: "Слушай, Николай, поползли нехорошие слухи о смерти Есенина, ты, наверняка, слышал. Тебя не виню. Знаю, ты - могила, да и какой резон тебе болтать: рыльце у тебя в пуху не менее моего. Ну ладно, с трепачами я разберусь, А ты собирайся и завтра же отчаливай. Поедешь в Сибирь, там сейчас атаманчиков, колчаковцев, батьков, семёновцев и прочей шушеры много. Твоя задача - вспомнить свою голубую кровь и белую кость. Втереться в доверие к этим элементам и попасть к атаману Семенову. Это сейчас - реальная угроза нашим дальневосточным границам. Нам нужны в их стане свои глаза и уши, да и надо тебе быть подальше от этого есенинского дела. А я попытаюсь здесь дымок развеять, а угольки потушить".
Потом я узнал, что особо доверенные Якову люди, участвовавшие в этом деле, в течение полугода отбыли в мир иной: кто по пьянке выпал с балкона, кто попал под трамвай, кто утонул и так далее... Мёртвые всегда молчат. Шёл я к атаману Семенову два с половиной года... Где я только ни побывал, кого ни повидал, об этом можно рассказывать не один вечер. Наконец, прибыл я в Монголию в ставку атамана Семенова аккурат на Ивана-Купалу. Старший отряда, с которым я прибыл из Красной России, доложил ему, что привёл с собой преданного белого офицера, который, мол, желает бороться против красных и очистить матушку-Русь от всякой нечисти. Семенов лично вызвал меня. Когда он начал детально опрашивать меня по Питеру и по Москве о моей работе, я стал путаться. Появились неточности в ответах, и это насторожило атамана. Короче, через десять дней он вызвал меня к себе и после некоторых уточнений моих ответов заявил: "Я понял, что ты красный перебежчик и прибыл ко мне с целью шпионить. Я даю тебе шанс как бывшему белому офицеру честно перейти на мою сторону и передавать в центр дезу. Или ты согласен, или прощальная прогулка в степь". Выхода у меня не было, если бы я даже сумел вернуться в Россию, то там за Есенина меня бы всё равно шлёпнули. Я согласился. С тех пор я начал работать двойным агентом: гнал в Москву дезу, предоставляемую мне Семеновым. По его приказу я был оставлен при штабе, так для него было надёжнее: за мной постоянно следили.
Шло время... Уже канули в Лету Дзержинский, Менжинский, Фрунзе, Троцкий, Блюмкин, Ягода, Ежов... Начали мне приходить шифровки - срочно вернуться. Но я уже хорошо знал: кто возвращался, те уходили в небытие, и я всячески отговаривался, ссылаясь на то, что я - человек, приближённый к атаману, что мой отъезд вызовет его подозрения, и, как следствие, неминуем провал. Мы потеряем глаза и уши в стане врага. Меня на время оставляли в покое, потом опять вызывали, и я снова отговаривался ехать на убой. Потом началась Великая Отечественная, и про меня вообще забыли. Я посылал дезу, но на неё редко отвечали, а иногда и невпопад. Я начал догадываться, что мне не доверяют. В мае 45-го кончилась война с Германией, а в августе Красная Армия вошла в Монголию и Китай. Мне надели на белые ручки наручники и дали на полную катушку 25 лет за измену Родине и добровольную работу в разведке противника. В этих краях я отсидел от звонка до звонка, ехать некуда, здесь и остался.
Вот и весь рассказ-исповедь моего случайного собеседника. Естественно, я ему не поверил, мало ли что взбредет в голову старому больному человеку по пьянке.
Прочитав в вашем журнале, что Есенин умер не своей смертью, что против этой привычной, со школы усвоенной официальной версии есть доказательные возражения и что в этой трагической истории замешан Яков Блюмкин, я вспомнил тот самый памятный для меня вечер в баньке и странное откровение моего случайного собеседника. Где-то глубоко в подсознании два десятка лет его рассказ как бы жил во мне, но в то же время для сознания, осмысления он был похоронен. Публикация в "ЧиП"е всколыхнула уснувшую память, и рассказ как бы проявился из забытья. Я начал своё собственное расследование. Обратился к местным жителям, чтобы они помогли мне найти этого человека, если он ещё жив, или хотя бы узнать его фамилию. Надежда была: в первые годы строительства БАМа соответствующие органы информировали нас о контингенте населения посёлка Ургал. Нам было известно, что 80% населения сидело в лагерях, причём в посёлке остались и те, кто когда-то сидел, и те, кто их охранял. Все они всё друг о друге знают, но, наученные горьким опытом, ничего о прошлом не говорят. Это неудивительно: ведь многие сидели именно за длинный язык. И всё-таки тайком друг от друга кое-кто из местных старожилов назвал фамилию этого человека: видимо, не я один слышал эту историю. Это Леонтьев Николай Леонидович, примерно 1899-1901 года рождения, окончил Петербургский кадетский корпус, меньшевик, какое-то время состоял в охране Троцкого, правая рука Блюмкина, сотрудник ЧК, ГПУ, ОГПУ в Москве и Петрограде, позже состоял в штате разведки и контрразведки атамана Семенова, осужден за измену Родине и работу на иностранную разведку, мог сидеть в Магаданлаге, Хаблаге, АмурБамлаге и Бурлаге. Я обращался в местные органы ФСБ с просьбой поднять архивы и дать мне возможность прочитать личное дело Н. Л. Леонтьева. Мне отказали. Его давно уже нет в живых, и тайна ушла с ним в могилу.
Мне 52 года, не знаю, сколько мне ещё осталось жить. Время сейчас такое - нет ни в чём уверенности. Вот я и решил рассказать то, что давно знал. В последнее время стал как-то мучиться этим своим знанием...
Виктор Титаренко
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2010-03-13 06:11 pm (UTC)no subject
Date: 2010-03-13 06:13 pm (UTC)А, могу перепостить?
no subject
Date: 2010-03-13 06:20 pm (UTC)off
Date: 2010-03-13 06:16 pm (UTC)Re: off
Date: 2010-03-13 06:20 pm (UTC)Re: off
Date: 2010-03-13 06:28 pm (UTC)Re: off
Date: 2010-03-13 06:33 pm (UTC)Re: off
Date: 2010-03-13 06:56 pm (UTC)no subject
Date: 2010-03-13 06:27 pm (UTC)no subject
Date: 2010-03-13 06:36 pm (UTC)no subject
Date: 2010-03-13 07:58 pm (UTC)no subject
Date: 2010-03-13 07:59 pm (UTC)no subject
Date: 2010-03-13 06:45 pm (UTC)Актуально.
no subject
Date: 2010-03-13 06:58 pm (UTC)no subject
Date: 2010-03-13 08:23 pm (UTC)P.S. Моя учительница истории в школе, старая умная еврейка, сказала однажды "Михаила Васильевича Фрунзе умерли одним из первых..."
no subject
Date: 2010-03-13 08:24 pm (UTC)no subject
Date: 2010-03-13 10:04 pm (UTC)no subject
Date: 2010-03-13 10:10 pm (UTC)