carabaas | Деньги для диктатуры провокатора

Их платили Евно Азефу и полиция, и революционеры

Когда после убийства в феврале 1901 года Н.П.Боголепова (министра народного просвещения) бывшим студентом Петром Карповичем началась вакханалия политического террора, в лидеры "на кратчайшем пути к революции" вышла партия эсеров, основанная Григорием Гершуни и Евно Азефом. Именно эсеры совершили самые громкие террористические акты: убийство великого князя Сергея Александровича, премьер-министра П.А.Столыпина, министров внутренних дел Сипягина и Плеве; неоднократно готовили покушение на императора.

К партии эсеров примыкало множество групп.

Взбалмошные юнцы и девицы, коим не терпелось пострелять, тоже называли себя эсерами.

На пути этой неуправляемой вольницы встал Евно Азеф, возглавлявший сначала вместе с Гершуни, потом с Савинковым, а затем и единолично БО (Боевую организацию) ЦК партии эсеров. БО принимала ответственные решения по каждому выстрелу, она намечала жертвы, способ покушения и финансировала террористические акты, которые, кстати, обходились недешево, — например, на убийство Плеве было ассигновано 7000 рублей, деньги у Азефа имелись — и от партии, и от полиции...

В 1869 году в семье бедного портного Фишеля — Азефа, проживавшего тогда в Гродненской губернии, произошло событие, которое трудно назвать незначительным. Появился на свет тот самый Евно, которому оказалась уготована не самая положительная роль в русской истории. Жить было тяжело, в семье кроме него росли два сына и четыре дочери. Когда Евно было 5 лет, отцу удалось вырваться из "черты оседлости", установленной правительством для евреев. Семья поселилась в Ростове-на-Дону — богатом хлебом и углем районе. Правда, коммерческие дела Азефу-старешму не очень-то удавались. И все-таки образование детям он дать сумел: в 1890 году Евно закончил гимназию. Дожидаться доходов от разработки "золотых жил", периодически возникавших в фантазии отца, он больше не стал и весной уехал в Карлсруэ (Германия), где поступил в политехникум и стал старательно изучать электротехнику. Однако истинное доходное место обнаружилось вовсе не в этой главной науке. Правда, ради него пришлось отречься от таких моральных законов, как совесть, честь, дружба. Никто сейчас не знает, чего это стоило Азефу. Но факт остается фактом. 4 апреля 1893 года он написал свое первое письмо в Департамент полиции, где обещал, при условии ежемесячной выплаты жалованья в 50 рублей, сообщать секреты социал-демократических кружков, куда он в то время был вхож. Именно тогда Евно получил свою первую характеристику, выданную полицией: "Человек неглупый, весьма пронырливый, в качестве агента может приносить существенную пользу, так как корыстолюбив".

Потерять столь выдающуюся личность Департамент позволить себе не мог, и в июне 1893 года с первым жалованьем Азеф получил своеобразное "боевое крещение". Материальное положение стало улучшаться, и Иван Николаевич (так по-русски называли Евно) начал свой путь агента-осведомителя под псевдонимом Раскин. С этих пор его можно встретить во многих революционных кружках, заметное положение создает он себе среди марксистов.

Меняются и политические взгляды ранее "умеренного" Азефа: теперь он выступает за террористические методы борьбы. Своими пламенными речами или, наоборот, умением молчать он завоевал сердце революционерки Любови Григорьевны Менкиной, которая вскоре стала его женой. Правда, о родстве душ тут нет и речи: о второй стороне жизни осторожного мужа она узнала лишь спустя много лет.

Студенты восхищались "светлой личностью" Азефа, доверяли ему, а на стол полицейского начальства регулярно ложились доносы о каждом их шаге. Не зря Раскина вел сам начальник Московского охранного отделения С.В.Зубатов. Он умел работать с людьми, подобными Азефу, охранял их от провалов, обучал искусству пробираться на высшие ступени революционной иерархии. Жандармских офицеров он так и наставлял:
"Вы, господа, должны смотреть на сотрудника, как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный шаг и вы ее опозорите".

С подачи Азефа началась мощная волна арестов, была разгромлена нелегальная типография в Томске. Напуганные этим, не подозревающие об истинных причинах репрессий члены "Союза социалистов-революционеров" еще сильнее тянутся к Азефу — единственному спокойному и хладнокровному человеку. Поздно вечером в Сандуновских банях руководитель "Союза" Аргунов, чувствуя, что в любой момент может разделить участь арестованных товарищей, сообщает Азефу все пароли, явки, фамилии и адреса. Узнав о том, что Аргунов готовит в свои преемники Азефа, Зубатов приостановил слежку и, дождавшись, когда все нити оказались у Раскина, дал указание арестовать уже бывшего руководителя "Союза". Бывшего — так как теперь "карта шла" Азефу. "Утешив" оставшихся на свободе, он немедленно принял дела. И не только идеологические, но и денежные: стал заведовать кассой Боевой организации — ядра партии социалистов-революционеров. Теперь Азеф попал в самый центр террористической борьбы. Он по-прежнему строчил отчеты о деятельности партии в полицию, но теперь эти сведения становились все более скупыми, порой — неточными, а иногда — совсем неправильными.

Евно Азеф решил вести двойную игру — усидеть на двух стульях, будучи одновременно высокооплачиваемым агентом охранки и распорядителем партийной казны, которая была не менее лакомым кусочком... Жажда больших денег руководила Азефом, когда он умалчивал в докладах богам полицейского Олимпа о деятельности одних революционеров и с потрохами выдавал других — фактически, не представляющих интереса для полиции. Так начался новый этап в биографии Евно Азефа, который можно считать "золотым веком" Азефа-провокатора.

19-20 апреля 1903 года страна содрогнулась от погромов еврейских кварталов в Кишиневе. Организованные толпы погромщиков разрушали дома, грабили магазины, насиловали женщин, убивали стариков и детей. Ни полиция, ни войска, однако, не делали попыток предотвратить погромы. Волна возмущения прокатилась по России. Вина за происшедшее легла на Плеве — министра внутренних дел. Не мог остаться равнодушным и Азеф. И началась подготовка крупного террористического акта, направленного против Плеве.

Кроме соображений кровной обиды, руководствовался Евно и убеждением, что эта афера принесет ему пользу в любом случае: если министра удастся убрать, несомненно возрастет роль Ивана Николаевича в Боевой организации, что сохранит доступ к ее кассе, если нет — он обставит дело так, будто бы он спас Плеве от неминуемой гибели, и твердый полицейский оклад в 500 рублей останется добычей азефовского бюджета.

Была разработана целая программа: за министром следили специальные наблюдатели, игравшие роли извозчиков, продавцов газет, мелких торговцев. Особые специалисты обеспечивали "технику": изготовляли взрывчатые вещества, бомбы. План был продуман во всех деталях.

28 июля на Измайловском проспекте раздался тяжелый гулкий взрыв — Плеве окончил свои земные дни.

Как и предполагалось, это событие вознесло Азефа на вершину славы, и он получил признание в качестве "руководителя самого удачного террористического акта революционной борьбы". Несколько сложнее было объясняться с "боссами" из Департамента, раздосадованными не на шутку. Однако гроза прошла мимо Евно. В беседах с полицейскими начальниками Азеф перешел в контрнаступление, обвинил шефов в невнимании к его докладам, в которых он, дескать, предупреждал обо всем. Речь его выглядела столь бурной и убедительной, что никакого расследования не последовало.

Не все было гладко и, так сказать, на революционном фронте. Небезызвестный Борис Савинков рассказывает о случае, который произошел с участием новоиспеченного конкурента Раскина — Николая Татарова, члена Боевой организации, также работавшего на полицию.

В один ужасный день в Боевую организацию пришло письмо, разоблачающее деятельность двух предателей. Узнав об этом, Азеф дал волю "праведному гневу", заклеймив Татарова как человека безнравственного. А тот не пожалел эпитетов, чтобы "пустить ко дну" Азефа, день и ночь твердя о его связях с полицией. Но Николай ошибся: товарищи по партии посчитали Ивана Николаевича несправедливо обиженным, а всю тяжесть вины переложили на плечи Татарова.

Судя по всему, в тот период Азеф склонялся к мысли о полном переходе на строну революции. Это было прежде всего выгоднее, ибо тогда казалось, что в происходившей схватке верх брала именно революция. Кроме того, это представлялось более безопасным: организатор недавних убийств Плеве и великого князя Сергея скорее мог бы рассчитывать на снисходительность со стороны революционеров, чем со стороны "державного племянника" одной из своих жертв. Однако свободным человеком Азеф так и не стал...

Много времени понадобилось Владимиру Львовичу Бурцеву — редактору революционного журнала "Былое", чтобы провести тщательное расследование подозрительной деятельности Азефа. Он выслушивал очевидцев, кропотливо копался в бумагах, сопоставлял факты... Темная сторона жизни предателя была хорошо скрыта от посторонних глаз, но — и Бурцев это теперь чувствовал — она была! Последние сомнения, которые, возможно, еще оставались у него, развеял случай. Во время массовых арестов и прочих полицейских репрессий он однажды встретил Азефа, едущего без всякой конспирации на извозчике. Бурцеву показалось, что тот вел себя откровенно вызывающе.

Тогда Владимир Львович отправился к Лопухину — бывшему директору Департамента, который вышел в отставку после удачного покушения на Плеве. Бурцев долго рассказывал Лопухину о том, что ему удалось узнать, и просил только одного — подтверждения, что таинственный Раскин — это не кто иной, как... "Никакого Раскина я не знаю, — сказал бывший чиновник, — но с инженером Евно Азефом встречался несколько раз..." Этим он поставил точку в расследованиях Бурцева. Теперь сомнений не осталось: Азеф — провокатор. Революционеры поверили в это не сразу. Они были ошеломлены, шокированы и потрясены.

Азеф метался по всему миру: он знал, что ЦК партии эсеров приговорил его к смерти. Наконец под именем негоцианта Александра Неймайера он поселился в Берлине. В 1915 году Азеф был арестован там как русский шпион и посажен в тюрьму, из которой его выпустили в декабре 1917 года. Через несколько месяцев провокатор умер своей смертью...

Возможно, в предсмертные минуты он осознал, что на самом деле предал свою жизнь, предал весь мир. И себя.