ЧЕРНАЯ КОРОЛЕВА ДИСКОТЕК
Mar. 13th, 2011 09:00 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
carabaasИржи ВЕЙВОДА, чехословацкий журналист
В девять утра к концертному залу «Люцерна» подъехал большой грузовик с прицепом. Припарковался к шахте лифта, и начали с него сгружать одиннадцать тонн технического оборудования. На вращающуюся сцену водрузили 76 ящиков на колесиках, в них позвякивали различные электроинструменты, множество пультов — для микширования звука, для управления светом и еще непонятно для чего, 24 прожектора и километры кабеля. Следующие пять часов двенадцать мужчин — звукооператоры, осветители и их ассистенты — бились, расставляя и настраивая эти одиннадцать тонн. Последнее испытание всех электроинструментов напоминало ураган или запуск космической ракеты.
В два часа прибыли пять музыкантов: чилиец, немец, цейлонец, ямаец и суринамец. Вслед за ними — очень незаметно — стройная красивая женщина. Пристроившись в уголке за кулисами, она долго делала упражнения йоги, время от времени, будто что-то вспомнив, доставала блокнотик и быстро-быстро в нем чиркала. Через час началась генеральная репетиция, а в четыре и в восемь — два концерта. Двенадцать мужчин — звукооператоры, осветители и их ассистенты — терпеливо ждали восемь часов, чтобы упаковать и погрузить одиннадцать тонн.
А в это время ансамбль ужинает в отеле и подробно разбирает прошедшие концерты. Рабочий день певицы Прешиоус Уильсон — один из пяти дней турне по Чехословакии — заканчивается в четыре утра.
— Вас считают одной из самых известных певиц в стиле диско. Вам льстит такая слава?
— Вовсе нет. Уже хотя бы потому, что дискомузыка мало-помалу умирает, а мне не хотелось бы, чтобы вместе с ней умерла и моя карьера певицы. Кроме того, я, собственно, никогда и не была типичной представительницей диско-музыки. Об этом можно судить и по моей самой новой пластинке «На треке». Рядом с «журчащим» диско вы в ней
найдете и негритянские госпелы, и песни, построенные скорее на мелодии, чем на ритме. Этот репертуар я привезла с собой, чтобы зрители и слушатели поверили — мои возможности значительно шире, чем они привыкли думать, я не ориентируюсь только на одну модную волну.
— Говорят, вы прежде пели с «Бонн М»?
— Нет. Дело было так. «Бонн М» скорее певческий ансамбль. И когда им было нужно музыкальное сопровождение, они приглашали ансамбль «Ирапшн», с которым в то время я пела. Естественно, мы были знакомы. И когда в 1979 году я ушла из «Ирапшн», «Бонн М» помогли мне, записав одну мою сольную песню на свою пластинку. На этом наше сотрудничество и кончилось. А потом певец «Бонн М» Фрэнк Фариан написал для меня три песни и был продюсером моей первой сольной пластинки.
— Где вы теперь живете?
— Уже несколько лет в ФРГ, во Франкфурте. Перед этим я жила в Англии, а родилась на Ямайке.
— Какие у вас остались воспоминания о детстве?
— Мы жили в испанском квартале, и лучше всего я помню, что всюду вокруг было много музыки. Вы, наверное, знаете, на Ямайке музыка и танец неотделимы от жизни, как воздух, которым дышишь, или фрукты, которые рвешь прямо с дерева. Ямайская музыка — реггей — в последнее время стала известна во всем мире, но я, к сожалению, ее петь не могу. С этим человек должен жить, дышать той атмосферой, чувствовать ритм сердцем. А я уже очень давно уехала с родины, потеряла корни, и если бы я пела в стиле реггей — это было бы сплошное притворство.
— А когда вы уехали с Ямайки и почему?
— Мне было восемь лет, когда родители в поисках работы переселились в Англию, и с тех пор я на Ямайке не была. Может быть, в этом году повезет и мне удастся зимой поехать... Когда мы в шестьдесят пятом году приехали в Лондон, я плакала и уговаривала родителей вернуться домой. Был февраль, небо серое, дождь, холод, а на Ямайке солнце... Но ребенок быстро привыкает к новому. Помню, я сидела у окна и ждала маму с работы, и ...невероятная вещь — повалил густой снег.
— Вы мечтали стать знаменитой певицей уже в детстве?
— Нет, никогда. Я была послушным ребенком, а родители хотели, чтобы я стала медсестрой или учительницей, в общем, такая чистая безопасная женская профессия. Пение они считают делом очень ненадежным. И это правда: то на вершине славы, то в полной безвестности. Я знаю людей, у которых музыка прямо в крови, а никто про них ничего не знает, а у других хороший менеджер и реклама — и весь мир с ума сходит, а они и петь-то не могут.
— Вы играете на каком-нибудь инструменте?
— На пианино — плохо, в теннис — гораздо лучше. Люблю играть Бетховена, но только сначала закрою все окна и двери.
— Как вы считаете: вы всю жизнь посвятите только музыке или вам хочется иметь семью, детей, домашний уют?
— Представьте себе, у меня шесть лет не было отпуска, и вот этим летом я решила отдохнуть. Неделю все было прекрасно. Читала книги, которые давно хотела прочесть, листала журналы, вытащила и просмотрела все старые платья, придумала себе новые. А уже к концу недели мне стало невмоготу. Я не знала, чем себя занять. Я чувствовала себя как человек, сошедший на полустанке на спор. Поезд ушел, а что теперь делать... В общем, я вернулась в студию. Вот где бывают самые счастливые моменты, я там даже счастливее, чем когда мне в зале аплодируют. Когда нам что-нибудь удастся так, что самим понравится,— вот это радость. Мы тогда танцуем, прыгаем между микрофонами, как дети.
— Так что о семейной жизни вы пока не думаете?
— Нет, не совсем так. В один прекрасный день все может случиться. Но мне не хотелось бы расставаться с музыкой. Пусть я уже не буду известной певицей, попробую помогать молодым, предупреждать их от тех ошибок, которые наделала сама.
— Как я понял, свободного времени у вас очень мало и как вы им распоряжаетесь?
— В основном читаю, очень люблю научно-фантастические романы; хожу в кино, но только не на вестерны — вообще не выношу всякую стрельбу и оружие, особенно то, которое безумцы хотят разместить по всему свету.
— Вы были звездой ансамбля «Ирапшн», так вас и знают слушатели во всем мире, теперь вы избрали путь сольного пения. Вы надеетесь на сегодняшней музыкальной сцене сказать свое слово?
— Мне кажется, в сегодняшней популярной музыке полное замешательство. Стиль диско доживает последние дни, реггей никогда не станет музыкой для . всех, панк в тупике. Все ждут новых направлений, новых импульсов, а пока усовершенствуется звуковая техника. Вероятно, придется и вправду возвращаться к старому доброму рок-н-роллу или к настоящему негритянскому соул, пока не появится нечто совершенно новое, о чем сегодня даже и не мечтаем.
А мое место в этой неразберихе? Стараюсь главное внимание обращать на красивую мелодию, выразительный текст. Пробую писать песни сама, не очень получается. Легко написать песенку, как кока-кола: выпил, а банку выбросил. А придумать что-то новое — это совсем другое дело. К этому буду стремиться уже хотя бы для того, чтобы меня не считали только королевой дискотек.
Перевела с чешского Д. ПРОШУНИНА
В девять утра к концертному залу «Люцерна» подъехал большой грузовик с прицепом. Припарковался к шахте лифта, и начали с него сгружать одиннадцать тонн технического оборудования. На вращающуюся сцену водрузили 76 ящиков на колесиках, в них позвякивали различные электроинструменты, множество пультов — для микширования звука, для управления светом и еще непонятно для чего, 24 прожектора и километры кабеля. Следующие пять часов двенадцать мужчин — звукооператоры, осветители и их ассистенты — бились, расставляя и настраивая эти одиннадцать тонн. Последнее испытание всех электроинструментов напоминало ураган или запуск космической ракеты.
В два часа прибыли пять музыкантов: чилиец, немец, цейлонец, ямаец и суринамец. Вслед за ними — очень незаметно — стройная красивая женщина. Пристроившись в уголке за кулисами, она долго делала упражнения йоги, время от времени, будто что-то вспомнив, доставала блокнотик и быстро-быстро в нем чиркала. Через час началась генеральная репетиция, а в четыре и в восемь — два концерта. Двенадцать мужчин — звукооператоры, осветители и их ассистенты — терпеливо ждали восемь часов, чтобы упаковать и погрузить одиннадцать тонн.
А в это время ансамбль ужинает в отеле и подробно разбирает прошедшие концерты. Рабочий день певицы Прешиоус Уильсон — один из пяти дней турне по Чехословакии — заканчивается в четыре утра.
— Вас считают одной из самых известных певиц в стиле диско. Вам льстит такая слава?
— Вовсе нет. Уже хотя бы потому, что дискомузыка мало-помалу умирает, а мне не хотелось бы, чтобы вместе с ней умерла и моя карьера певицы. Кроме того, я, собственно, никогда и не была типичной представительницей диско-музыки. Об этом можно судить и по моей самой новой пластинке «На треке». Рядом с «журчащим» диско вы в ней
найдете и негритянские госпелы, и песни, построенные скорее на мелодии, чем на ритме. Этот репертуар я привезла с собой, чтобы зрители и слушатели поверили — мои возможности значительно шире, чем они привыкли думать, я не ориентируюсь только на одну модную волну.
— Говорят, вы прежде пели с «Бонн М»?
— Нет. Дело было так. «Бонн М» скорее певческий ансамбль. И когда им было нужно музыкальное сопровождение, они приглашали ансамбль «Ирапшн», с которым в то время я пела. Естественно, мы были знакомы. И когда в 1979 году я ушла из «Ирапшн», «Бонн М» помогли мне, записав одну мою сольную песню на свою пластинку. На этом наше сотрудничество и кончилось. А потом певец «Бонн М» Фрэнк Фариан написал для меня три песни и был продюсером моей первой сольной пластинки.
— Где вы теперь живете?
— Уже несколько лет в ФРГ, во Франкфурте. Перед этим я жила в Англии, а родилась на Ямайке.
— Какие у вас остались воспоминания о детстве?
— Мы жили в испанском квартале, и лучше всего я помню, что всюду вокруг было много музыки. Вы, наверное, знаете, на Ямайке музыка и танец неотделимы от жизни, как воздух, которым дышишь, или фрукты, которые рвешь прямо с дерева. Ямайская музыка — реггей — в последнее время стала известна во всем мире, но я, к сожалению, ее петь не могу. С этим человек должен жить, дышать той атмосферой, чувствовать ритм сердцем. А я уже очень давно уехала с родины, потеряла корни, и если бы я пела в стиле реггей — это было бы сплошное притворство.
— А когда вы уехали с Ямайки и почему?
— Мне было восемь лет, когда родители в поисках работы переселились в Англию, и с тех пор я на Ямайке не была. Может быть, в этом году повезет и мне удастся зимой поехать... Когда мы в шестьдесят пятом году приехали в Лондон, я плакала и уговаривала родителей вернуться домой. Был февраль, небо серое, дождь, холод, а на Ямайке солнце... Но ребенок быстро привыкает к новому. Помню, я сидела у окна и ждала маму с работы, и ...невероятная вещь — повалил густой снег.
— Вы мечтали стать знаменитой певицей уже в детстве?
— Нет, никогда. Я была послушным ребенком, а родители хотели, чтобы я стала медсестрой или учительницей, в общем, такая чистая безопасная женская профессия. Пение они считают делом очень ненадежным. И это правда: то на вершине славы, то в полной безвестности. Я знаю людей, у которых музыка прямо в крови, а никто про них ничего не знает, а у других хороший менеджер и реклама — и весь мир с ума сходит, а они и петь-то не могут.
— Вы играете на каком-нибудь инструменте?
— На пианино — плохо, в теннис — гораздо лучше. Люблю играть Бетховена, но только сначала закрою все окна и двери.
— Как вы считаете: вы всю жизнь посвятите только музыке или вам хочется иметь семью, детей, домашний уют?
— Представьте себе, у меня шесть лет не было отпуска, и вот этим летом я решила отдохнуть. Неделю все было прекрасно. Читала книги, которые давно хотела прочесть, листала журналы, вытащила и просмотрела все старые платья, придумала себе новые. А уже к концу недели мне стало невмоготу. Я не знала, чем себя занять. Я чувствовала себя как человек, сошедший на полустанке на спор. Поезд ушел, а что теперь делать... В общем, я вернулась в студию. Вот где бывают самые счастливые моменты, я там даже счастливее, чем когда мне в зале аплодируют. Когда нам что-нибудь удастся так, что самим понравится,— вот это радость. Мы тогда танцуем, прыгаем между микрофонами, как дети.
— Так что о семейной жизни вы пока не думаете?
— Нет, не совсем так. В один прекрасный день все может случиться. Но мне не хотелось бы расставаться с музыкой. Пусть я уже не буду известной певицей, попробую помогать молодым, предупреждать их от тех ошибок, которые наделала сама.
— Как я понял, свободного времени у вас очень мало и как вы им распоряжаетесь?
— В основном читаю, очень люблю научно-фантастические романы; хожу в кино, но только не на вестерны — вообще не выношу всякую стрельбу и оружие, особенно то, которое безумцы хотят разместить по всему свету.
— Вы были звездой ансамбля «Ирапшн», так вас и знают слушатели во всем мире, теперь вы избрали путь сольного пения. Вы надеетесь на сегодняшней музыкальной сцене сказать свое слово?
— Мне кажется, в сегодняшней популярной музыке полное замешательство. Стиль диско доживает последние дни, реггей никогда не станет музыкой для . всех, панк в тупике. Все ждут новых направлений, новых импульсов, а пока усовершенствуется звуковая техника. Вероятно, придется и вправду возвращаться к старому доброму рок-н-роллу или к настоящему негритянскому соул, пока не появится нечто совершенно новое, о чем сегодня даже и не мечтаем.
А мое место в этой неразберихе? Стараюсь главное внимание обращать на красивую мелодию, выразительный текст. Пробую писать песни сама, не очень получается. Легко написать песенку, как кока-кола: выпил, а банку выбросил. А придумать что-то новое — это совсем другое дело. К этому буду стремиться уже хотя бы для того, чтобы меня не считали только королевой дискотек.
Перевела с чешского Д. ПРОШУНИНА
