carabaas | Йоко Оно: «По верному пути»

Во время работы второй специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН по разоружению Йоко Оно, вдова Джона Леннона, музыканта и общественного деятеля, была среди тех, кто с лозунгами «Мы хотим работы, а не войны» шел в колоннах участников Марша мира к нью-йоркскому Сентрал-парку. Одна из аллей этого парка названа именем ее мужа. И с особым смыслом звучала широко известная антивоенная песня Леннона «Дайте миру шанс», когда многотысячный хор молодых американцев пел ее, проходя по аллее.

—   Многие     из     собравшихся здесь помнят, как мы требовали дать миру шанс, протестуя против бессмысленной и варварской войны в Юго-Восточной Азии,— с    такими   словами    обратилась Йоко   Оно    к   демонстрантам.— Объединившись, мы тогда победили,     добились      прекращения американской   агрессии.    Сейчас перед силами мира стоит не менее важная задача: не дать разгореться мировому термоядерному пожару...

—   Моего   мужа   убили,— сказала Йоко Оно не так давно в беседе с иностранными   журналистами.— За   что — нетрудно догадаться. Но некоторые причины его гибели еще предстоит выяснить. Я думаю, здесь действовал не      одиночка-фанатик — достаточно вспомнить обстоятельства трагического покушения на президента Кеннеди... Смерть Джона — это смерть на поле сражения. Всю жизнь   он   боролся с безумством мира, в котором ему приходилось   жить.   К   сожалению, безрезультатно.   Но я верю, что его идеалы — они останутся в наших сердцах. И пусть ими руководствуются те, кто готов бороться за   мир   на   этой планете, за счастье всех детей. Я и мои друзья примем самое непосредственное   участие в такой борьбе — мы создали «Фонд памяти Леннона» и сейчас получаем   много   пожертвований   от людей доброй воли. Все   деньги будут переданы тем, кто в них крайне   нуждается.   Кроме   того, фонд    передаст      значительную сумму группам,    борющимся за разоружение...

Не так уж часто в последние годы западные газеты и журналы писали о супругах Леннон, одно исключение — декабрь 1980-го, когда пресса раздула сенсацию в связи с убийством певца и композитора. Еще реже Джон и Йоко давали интервью — они предпочитали действовать, а не разглагольствовать. И чтобы составить из разрозненных высказываний, заметок, упоминаний, мелькавших в различных периодических изданиях, портрет сподвижницы одного из самых прогрессивных рок-музыкантов на Западе, пришлось немало потрудиться.
Скорее всего, предполагаемое интервью с Йоко Оно выглядело бы так:

— Йоко, согласились бы вы повторить пройденный жизненный путь с самого начала?

— Многие только и мечтают об этом — как бы вернуть прожитые годы. Представься нам такая возможность, думают они, «на втором круге» не совершили бы ни одной из прежних ошибок... Но разве жизнь без ошибок возможна? В молодости мы с Джоном наделали достаточно глупостей. Подобно многим нашим сверстникам, мы не видели какой-либо достаточно ясной перспективы, а потому предпочитали жестокой реальности то, что на жаргоне хиппи именовалось тогда   «окунуться в   себя».

Что касается «жизни с самого начала»,— что ж, первая песня на альбоме «Двойная фантазия» так и называется: «Как будто начиная сначала»... После пятилетнего молчания Джон решил вернуться к прежнему — нет, не к псевдореволюционным экспериментам юных лет, а к временам таких дисков, как «Однажды в Нью-Йорке» или «Стены и мосты», в которых он выразил всю свою ненависть к несправедливости «американского образа жизни». Ему этого не позволили... Когда Джона не стало, все для меня потеряло смысл. Но остался сын — мой и Джона, его и мои друзья. Они-то и заставили поверить в то, что жизнь продолжается, что, помимо начала, у нее есть и конец-достойный конец...

Йоко, имя которой переводится с японского как «дитя океана», родилась в феврале 1933 года в богатой семье. Отец ее когда-то был пианистом, но потом бросил музыку и занялся бизнесом. Мать Йоко придерживалась передовых взглядов для японской женщины тех лет: она открыто предупреждала об опасности нацизма и милитаризма, принимала активное участие в общественной жизни страны... А потом была война, и маленькая Йоко навсегда запомнила бомбардировки Токио американской авиацией. Своими глазами она видела оставшихся в живых жителей Хиросимы и Нагасаки — такое не забывается...

В начале 50-х годов они с матерью уехали из Японии в США и поселились в маленьком городке Скердейл возле Нью-Йорка. Йоко начала посещать колледж, где особое внимание уделяла изучению живописи. Но вскоре ее, молодую, начинающую художницу, поглотило «чрево Нью-Йорка» — Манхэттен, где собиралась местная богема.

—   Я   с головой   окунулась   в модный тогда авангардизм и даже создала свой   «концептуальный салон» — на чердаке одного    из     особняков,—вспоминает Йоко Оно.— В разное время   к нам приходили   такие   «светила» живописи,   как Джаспер   Джонс, Роберт        Раушенберг,        Макс Эрнст... Для нас они были кумирами, да к тому же изредка похваливали нашу мазню. Но, кроме них и   жителей   ближайших кварталов, никто о нас ничего не знал.   Я,   видимо,   так бы и   не смогла выбраться из замкнутого авангардистского круга,   если бы случайно    не    познакомилась   с приезжими    музыкантами.   Точнее, с одним из них...

—   По имени. Джон Леннон?

— Да... В ноябре 1966 года открылась моя выставка в Нью-Йорке. Совсем случайно на ней оказался один из «Битлз» — он вел себя шумно, насмешливо, абсолютно не воспринимая всерьез выставленные мною работы. Даже я рассмеялась, когда он предложил к одной из них, представлявшей собой вколоченные в доску гвозди, подвесить на веревке молоток, а рядом положить еще десяток гвоздей. «Пусть каждый ощутит себя на миг авангардистом —попробует вбить гвоздь»,— сказал   Джон   Леннон.

Я начала было спорить, упрекать его в том, что он абсолютно не разбирается в современной живописи, но юмор Джона свел на нет все «доказательства» моей правоты... Затем мы долго переписывались и в конце концов решили пожениться...

— Многие до сих пор склонны считать, будто ваш брак с Джоном Ленноном стал причиной распада «Битлз»...

—   Все   началось   после   того, как Джон снялся в антивоенном фильме «Как я выиграл войну». Он первым из всех членов   ансамбля понял, что, пока они пытались достичь вершин   творческого мастерства, шоу-бизнес успел превратить их в идолов, упрятать в золотую клетку, вырваться из которой можно было, лишь отказавшись от союза с дельцами, насаждавшими «битломанию». Я убеждала мужа сделать решительный шаг. И он его сделал — стал заниматься политикой. Но Пол, Джордж и Ринго не разобрались тогда, что к чему. Им казалось, что заниматься «чистым искусством» важнее...

— Но ведь остальные,   оставшись в целом в стороне от политики, живы...

—   Джон и я всегда считали, что кто-то должен первым сказать:      «Нет — гонке     вооружений!» А начали мы с малого — протестовали против   свободной продажи огнестрельного оружия в США. Многие наши друзья говорили: «Неужели вы не чувствуете, что в этой стране в вас целятся из-за каждого угла?» Но все знали, что мы, даже живя в Нью-Йорке — городе,     где     «на всякий случай»   оружие   имеет почти каждый,—никогда не возьмем в руки пистолеты... Призывы ограничить или   вообще   запретить торговлю   оружием — лишь первый шаг. Поставить вне закона все средства, уничтожающие людей,— единственный выход.

...Большую часть недели Йоко Оно проводит в тускло освещенной рабочей студии — одной из комнат квартиры, разрисованной ею в древнеегипетском стиле. Па стене над фортепиано висят два огромных портрета, выполненные маслом,— Джона и сынишки. В этой студии создаются и новые картины, и новые песни. Несмотря на то, что многие критики в прошлом попросту игнорировали попытки Йоко Оно сказать свое слово в музыке, ее творчество нашло достаточно широкое признание. «У меня появляется   все больше   и больше почитателей. А пластинка «Сезон стекла» стала очень популярной—ведь в ней я старалась правдиво рассказать о Джоне... И мои сегодняшние картины, и музыка — все это появилось в результате непростого и долгого пути от голого формализма к традициям реализма. Ведь мир вокруг реален — и в своей жестокости, несправедливости, и в своих радостях и печалях. И говорить обо всем надо ясным, доступным языком. Я считаю, что иду по верно избранному пути...»