Царь-голод
Mar. 8th, 2010 10:23 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
carabaasСОБЕСЕДНИК № 49, НОЯБРЬ 1988
«Мы покончили навсегда и бесповоротно с нищетой в деревне, с постоянной угрозой голода, которая при царе и помещике висела над десятками миллионов крестьян». Первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Сергей Миронович Киров произнес эти слова 12 марта 1933 года. На Украине и в Поволжье, в Казахстане и нечерноземной России, на Южном Урале и Северном Кавказе миллионы новоиспеченных колхозников уже несколько месяцев умирали от небывалого голода.
В официальной истории нашей страны, очень долго служившей развернутым доказательством сталинского тезиса «наши успехи велики и необычайны», год 1933-й, конечно, не был отмечен знаком огромного всенародного бедствия. Но память о нем жила всегда, хотя только в самое последнее время упоминания о 1933-м появились на страницах печати. Как это часто у нас бывает, литераторы стали осваивать эту тему значительно раньше историков.
Наш собеседник — украинский писатель Юрий Щербак — работает над книгой о голоде 1932—1933 годов на Украине. В 1989 году ее намерен опубликовать журнал «Юность».
Юрий Николаевич, молодым читателям вы известны как автор документальной повести о страшной трагедии современности — Чернобыле. Ваша новая книга — о событиях полувековой давности. Что побуждает вас обратиться к истории?
— Написать о голоде 1933 года всегда было моей самой потаенной мечтой. Если бы не чернобыльская катастрофа, я занялся бы голодом раньше. Но дело не только в моих желаниях и склонностях. 33-м «болело» целое поколение наших отцов, целое поколение украинских писателей, которые его пережили. Сказать слово правды о голоде они не имели возможности. Писал о нем Олесь Гончар, но каждое упоминание безжалостно «вырубалось». Роман Михаила Стельмаха «Четыре брода» не публиковали пять лет — в нем были сцены голода,— потом роман вышел без них. Из книги Василя Земляка «Лебединая стая» выбросили замечательную аллегорическую сцену, где в голодный год лошади ложатся умирать на площади и вспоминают о богатых ярмарках, шумевших на ней в 1927—1928 годах...
Я мог бы назвать еще десятки имен писателей, пытавшихся говорить о голоде 1933-го,— тщетно, потому что до самого последнего времени эта тема была категорическим табу. Лучшая, пронзительная книга о 1933-м у нас до сих пор не опубликована. Это «Все течет» Василия Гроссмана. А у меня... у меня несколько лет назад был показавшийся мне тогда странным разговор с нашим писателем Павлом Загребельным. Мне исполнялось тогда пятьдесят лет, и он спросил: «Слушай, неужели ты родился в 1934 году?» Я не понял, что странного, почему такой вопрос. Он объяснил: «Так очень мало у нас юбиляров 1934 года — после голода люди почти не рождались». И я вспомнил, что своих дедов никогда не видел, что родители моего отца погибли в 33-м в Умани, на самой плодородной украинской земле. Вспомнил, как в середине 60-х годов мы с отцом были в Умани, на его родине, и он показал мне огромное, волнистое какое-то поле. Это было кладбище 1933 года. Ни крестов, ни надписей — ничего уже тогда не было, и сколько там похоронено людей, никто не знал. Тогда я и решил, что должен обязательно написать об этом голоде.
«Чтобы стать колхозникам зажиточными,
для этого требуется теперь только одно —
работать в колхозе честно, правильно
использовать тракторы и машины,
правильно использовать рабочий скот,
правильно обрабатывать землю,
беречь колхозную собственность».
(И. В. Сталин, речь на I съезде
колхозников-ударников. 1933 г.)
«Тогда у нас с голоду умерли отец,
14-летний брат Вася и две
сестрички-близняшки Катя и Дуня
1927 года рождения. Ели бурьян
с водичкой. Трупы возами вывозили
на кладбище. В одну яму по
триста душ клали».
(Из воспоминаний Антонины
Александровны Полищук,
село Бужанка Лисянского
района Черкасской области.)
— Голод 1933 года замалчивали так долго, упорно и умело, что даже сейчас, когда прошло больше пятидесяти лет, мы весьма слабо представляем себе его масштабы. Какие области были им охвачены?
— На первый взгляд это кажется странным, но массовый голод поразил именно хлебные житницы страны — Северный Кавказ, Казахстан, Ставропольский край. Украина голодала практически вся. Больше других пострадали опять-таки самые плодородные ее области — Черниговская, Полтавская, Черкасская, Винницкая. Я ездил по ним, встречался с людьми, пережившими 1933 год, записывал их рассказы. Картина рисуется страшная. Но перед тем как говорить об этом подробнее, хочу сказать главное: голод 1932— 1933 годов ни в коей мере не был стихийным бедствием. Никакие засухи, никакие ураганы не послужили ему причиной. В западно-украинских областях, входивших тогда в состав Польши — Львовской, Волынской, Тернопольской,— никакого голода не было. Сам Сталин говорил, что «в 1932 г. хлеба у нас было в стране больше, чем в 1931 году». Урожай 1932 года был на Украине, конечно, не рекордным, но вполне достаточным. Но разразился небывалый голод. От начала и до конца он был организован сверху.
— Есть версия, что голод был прямым следствием коллективизации, ведь методы ее проведения нанесли в 1929—1933 годах тяжелый урон сельскому хозяйству страны. В ноябре 1932 года «Нью-Йорк таймс», например, писала: «Коллективизация позорно провалилась. Она привела Россию на грань голода».
— Да, к 1933 году коллективизация на Украине была уже завершена, и от голода умирали не бедняки с середняками, а колхозники! Но коллективизация сама по себе не была причиной голода. 7 января
1933 года на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Сталин заявил, что партия «имеет теперь возможность заготовлять 1200— 1400 миллионов пудов зерна ежегодно». Хлеб был. Но урожая 1932 года крестьяне не видели. Голод достиг апофеоза после осенних и зимних хлебозаготовок, которые не оставили крестьянину практически ничего — все зерно было выкачано. Нехватка хлеба ощущалась с первых колхозов, еще с 1929 года, но осенью 1932-го начался настоящий мор.
— «Перегибы на местах» — не правда ли, замечательная формула, до сих пор помогающая перекладывать ответственность за промахи государственных мужей на плечи стрелочников. Вспомним сплошную коллективизацию и — «Головокружение от успехов». Можно ли говорить о перегибах 1933-го?
— Конечно, ретивые исполнители всегда найдутся, но на этот раз дело было не в них. «Перегибы» шли из центра. В июле 1932 года состоялась конференция КП (б) Украины, на которой тогдашние руководители республики С. В. Косиор и П. П. Постышев пытались оправдаться перед приехавшими из Москвы В. М. Молотовым и Л. М. Кагановичем за недостаточный, по мнению центра, сбор зерна на Украине. И получили от сталинских эмиссаров жесточайшую отповедь, указание выкачивать зерно беспощадно, любой ценой.
Украина и до 1932 года была важнейшей житницей страны. В 1926 году из нее вывезли 3,3 миллиона тонн зерна, в 1930-м —7,7 миллиона, в 1931-м — 7 миллионов. Если посчитать, что оставалось крестьянам, выйдет триста граммов зерна в день на человека. Но этого, оказалось, было мало. Летом и осенью 1932 года Украина пережила несколько хлебозаготовительных кампаний.
«Когда Сталину доложили, что
руководители Ореховского района
Днепропетровской области
разрешили колхозам оставить себе
фонды на посев, засыпать страхфонд,
он впал в неистовый гнев.
7 декабря 1932 года за его подписью
всем партийным органам был
разослан циркуляр, в котором Сталин
объявил этих руководителей
«обманщиками партии и жуликами,
которые искусно проводят кулацкую
политику под флагом своего
«согласия» с генеральной линией
партии». Он потребовал «немедля
арестовать и наградить их по
заслугам, то есть дать им от 5 до
10 лет тюремного заключения каждому».
(«Правда», 16 сентября 1988 года.)
Молотов разъезжал по Украине в специальном поезде, останавливался на станциях и, даже не выходя из вагона, вызывал к себе руководителей районов — давал накачку: почему сдали мало зерна. Любые попытки заступиться за народ кончались репрессиями. И хлебозаготовки шли одна за другой.
«Вы знаете, как иногда приходится
проводить заготовки. Мало того,
что заготовители ездят — если
заготовки медленно идут, то мы еще
всякие бригады в деревни посылаем:
одни за хлебом ездят, другие —
за мясом, третьи — за маслом,
одни с толком ездят, а другие —
без толку, а все это государству
стоит денег».
(С. М. Киров. Речь на
II Ленинградском областном съезде
колхозников. 17 июня 1933 года.)
Были созданы специальные бригады по выколачиванию зерна. Осенью 1932 года по Украине прокатилась жесточайшая кампания обысков — 112 тысяч «активистов» на нее направили. Сразу смотрели миски на столе. Если видели остатки пищи — все, начинали выпытывать, искать, где прячут. Мне рассказывали, что «активисты» получали 50 процентов от найденного. Много негодяев этим кормилось, тем и выжили. Именно тогда в украинском языке появились новые, страшные слова: «штрекачка» — что-то вроде остроги, ею все протыкали, искали зерно, «щупачи» — ими щупали, «стукачи» — простукивали стены; печи разбирали, часто в печах прятали зерно. И еще одно слово: «плискач» — это пирог такой плоский из картофельной шелухи, листьев, коры, желудей. Домашних животных съели, по весне питались лягушками. И самое страшное — началось людоедство. Почти в каждом селе оно было, судя по рассказам жителей. Люди теряли человеческий облик, буквально охотились друг за другом.
«В 33-м соседка заманила к себе
в хату, зарезала и съела мою
дочку, а было ей всего шесть
годочков».
(Из воспоминаний Степаниды
Григорьевны Невмиваны, село
Жабянка Лисянского района
Черкасской области.)
Есть страшные стихи нашего поэта Тычины, смысл их такой: стучат в хату, а хозяйка говорит: подождите, пока ребенок сварится, еще не сварился...
Так продолжалось всю осень, а 6 декабря 1932 года Всеукраинский Центральный Исполнительный Комитет принял постановление, где были черные списки районов республики. 86 районов Украины, не сдавших требуемого с них зерна, ставились как бы вне закона. Их руководители объявлялись саботажниками и подлежали репрессиям, эти районы лишались завоза продуктов и промтоваров, в них фактически прекращалась всякая торговля. Люди были брошены на произвол судьбы — ведь все продовольственные запасы уже выгребли. Волосы на голове шевелятся, когда читаешь — 1933-й, мирное время! Но то была война. Война режима против собственного народа.
— Вспомним: на похожую политику продразверстки начала 1920-х годов крестьяне ответили и волнениями, и восстаниями. Чем отвечала деревня в начале 1930-х?
— Сталинский режим был уже достаточно силен. Вспыхнули волнения в Черниговской области, но были быстро подавлены. Что могли крестьяне? Как умели, они прятали зерно. В детские ляльки, в игрушки набивали. Бутыли с зерном обмазывали глиной и опускали в колодцы. Мешки с зерном покрывали влажной мукой — она затвердевала, разбухала — и прятали в прудах. Но все это находили...
Крестьяне пытались бежать из голодных мест. Облепив поезда, на крышах вагонов. Но на границе России и Украины, возле хутора Михайловского и Брянска, стояли заградительные отряды. Толпы голодающих наполнили города. Там были карточки, такого, кстати, еще не было в истории — деревня голодала, а город имел какое-никакое снабжение! Кому-то удалось устроиться на фабриках, шахтах (есть версия, что голод и понадобился затем, чтобы «перекачать» людей в индустриальную сферу). Все старые киевляне, с кем я беседовал, вспоминали этих голодных, оборванных людей, которые «жупрачили», выпрашивали хлеб. По утрам дворники должны были осмотреть все закоулки и дворы. Если находили трупы — приезжал специальный грузовик и вывозил их, как обычно вывозили мусор. Так было во всех крупных городах, и не случайно именно в 1932 году у нас ввели паспортную систему. В селах появились «парикмахеры» — по ночам они стригли ножницами колоски на колхозных полях. Но государство быстро нашло ответную меру. 7 августа 1932 года был принят Закон об охране социалистической собственности («о пяти колосках», как называли его в народе). За хищение — расстрел или десять лет тюрьмы с конфискацией всего имущества.
Как могли, спасали детей. Их подкармливали в школах, отправляли к родным в другие области. Мне рассказывал один человек, как его мама заставила его сестру привезти его в город и оставить на вокзале. Его взяли в детприемник — много сиротских домов появилось тогда на Украине. Через два года мать с великим трудом разыскала сына, бросилась перед ним на колени и просила прощения:«Я иначе не могла, потому что думала, что мы все погибнем».
— Во время массового голода 1921 года (о нем «Собеседник» писал в № 40, 1987г.) была огромная кампания помощи голодающим. Работал общественный комитет, в «Правде» каждый день выходила подборка «Помощь голодающим», шли денежные пожертвования из-за границы. Было ли что-нибудь подобное в 1933-м?
— Об этом не могло быть и речи, ведь официально никакого голода не было. Я был поражен, просмотрев подшивки украинских газет 1933 года. Ни слова! Восторги, сообщения об успехах, об очередных победах... И только по свирепому тону передовых можно — только теперь — что-то понять. Помощь... мне известно, что украинские артисты пытались собрать какие-то средства, но это было сразу пресечено. Один знакомый литературовед показал мне седьмой номер литературного журнала «Червоный шлях» за 1933 год. Там — я глазам своим не поверил — заголовок: «Голод при богатом урожае»! Да за такой заголовок к стенке могли поставить. Смотрю, что же это такое? Подписано: Н. Токунака, японец. С японского через эсперанто перевели Накаганаки и Носьин. И рассказ — какой-то пустой, ничего не значащий. Возможно, это крик души неизвестных нам людей, которые вот так, иносказательно, пытались привлечь внимание к народной беде.
Этот протест не был единственным. В 1933 году Украину потрясли два выстрела. 13 мая в Харькове застрелился Микола Хвылевый. Талантливый писатель, он, как и многие честные люди, не мог вынести страданий народа. Их обрывали, обвиняли в мягкотелости, в национализме, во всех смертных грехах. Хвылевый тоже оказался «националистом». Последние слова его были: «Умираю со своим народом».
7 июля застрелился Николай Скрыпник, революционер, член партии с 1897 года, участник Октябрьской революции. В 1933-м он был заместителем председателя СНК и председателем Госплана Украины. Сталин терпеть его не мог, обвинял в национализме, а национализм заключался только в том, что он старался хоть как-то оградить свой народ от беды. Скрыпник, В. Я. Чубарь — председатель СНК УССР, В. П. Затонский — председатель ЦКК КП(б)У, конечно, знали о происходившем на Украине, пытались докладывать Сталину. Но их обрывали, в конце концов Скрыпник застрелился, а Затонский и Чубарь были репрессированы.
— Какой была реакция на голод 1933 года за границей?
— Мир узнал о голоде сразу. Масса сведений появилась во львовских газетах — многим, видимо, удавалось перебраться через границу в Западную Украину. Все сообщения западных газет у нас, конечно, объявлялись «националистическими» и «враждебными». Но информация все же просачивалась за границу. Я видел документы иностранных дипломатов. Вот, например, германское консульство в Киеве сообщает, что в трех областях — Киевской, Черниговской, Винницкой — голодают 2,5 миллиона человек, причиной названо «введение колхозной системы», вывод — «катастрофа». Сохранились фотографии умерших от голода на городских улицах, их делала жена немецкого консула в Харькове. Документ немецкого посольства в Москве от 13 сентября
1933 года: границы голодающих областей совпадают с так называемой «зоной сельскохозяйственных излишков», голодающих и умерших от голода никто не считает, официальных данных нет, но, по мнению автора документа некоего Шиллера, голодают около 10 миллионов человек.
О голоде писали финские, швейцарские, английские газеты, на Украине побывала корреспондентка французской «Матэн». Существует документальный фильм о голоде, сделанный в Канаде, есть множество книг. Все это нам, к сожалению, и сейчас недоступно, что говорить о 1933-м! В августе 1933 года Украину посетил известный французский политический деятель Эдуард Эррио. Он проехал из Одессы в Харьков через Киев. В дипломатических донесениях того времени прямо говорится, что ему показывали потемкинские деревни. Ходили разносчики, раздавали хлеб, дворники в чистых фартуках стояли... И следили, чтобы не дай бог никакие голодающие не попались Эррио на глаза. И он вернулся во Францию и «доложил»: голода нет, и это в какой-то мере послужило прикрытием для сталинского режима.
Но тревога в мире была. Украинцы — граждане США обращались в 1933-м в Конгресс: дело кончилось тем, что 13 января 1934 года наш нарком иностранных дел М. М. Литвинов заявил в специальном письме, что никакого голода нет, а все сведения о нем — инсинуации. Естественно, что ни о какой иностранной помощи речи быть не могло, и голодающие были предоставлены самим себе.
«Было, что и живых людей везли на
кладбище и бросали в братские
могилы. Так случилось с Хотиною
Ревенко. Когда пришли за ней,
она была еще жива. Ее стали
тянуть за ноги из хаты к возу.
«Куда вы меня тащите? Дайте мне
бурячка. Я есть хочу. Я жить
хочу»,— просит Хотина. Она была
молодая, не было ей еще и
тридцати лет. «А что, нам за тобою еще
завтра ехать?» — гаркнули на нее
и потащили за ноги на воз.
Привезли на кладбище, кинули
в яму. Она не упала на спину, села,
привалившись к стене. Ее ударили
ногой в голову, и тогда она упала...
Вдовиченко Мотрю с двумя еще
живыми детьми тоже отвезли на
кладбище и закопали, и таких
случаев было немало».
(Из воспоминаний Татьяны Яковлевны
Вдовиченко, село Бужанка
Лисянского района Черкасской области.)
— Согласимся, Юрий Николаевич, что, говоря о жертвах сталинщины, нельзя забывать о миллионах погибших от голода в 1933 году. Но сколько их было? В разных источниках называются разные цифры.
— Точное число необыкновенно трудно установить. Были села, где погибло от 25 до 50 процентов населения. Были села, вымершие почти полностью. На рубеже 1932—1933 годов на Украине собирали невиданный урожай — урожай мертвых тел. Студент один мне рассказывал, как его техникум послали на первую сельскохозяйственную практику — это была уборка трупов. Уборщиков мобилизовали из городов, часто армия этим занималась. Закапывали в братские могилы, рыть отдельные не было никакой возможности. Поначалу еще пытались считать, вести списки умерших. Но уже на следующий год, как мне рассказывали, работники ГПУ забрали все документы, где хоть как-то упоминалось, кто и когда умер и где похоронен.
Поэтому расчеты сложны. Есть книга финского журналиста, где он уже в 1935 году утверждал, что на Украине погибли 8 миллионов человек. Есть расчеты зарубежных демографов, где называется число 7,7 миллиона. В недавней публикации «Правды» наиболее объективными названы оценки западных историков Роберта Дэвиса и Стивена Уиткрофа, демографов Барбары Андерсон и Брайана Сильве-ра — 3—4 миллиона погибших от голода. Наверное, скажут свое слово и наши специалисты (перепись населения СССР 1937 года, правдиво показавшая уменьшение его численности, была объявлена «дефектной», а проводивших ее репрессировали). Но каким бы ни было число жертв — один миллион или десять,— оценка роли сталинского правительства в 1933 году для меня однозначна.
Оно реквизировало у крестьян выращенный ими урожай. Оно лишило их возможности бежать из голодного края. Оно ставило их к стенке за колоски с колхозного поля. Это сознательная политика уничтожения народа. Если уж присваивать чему-то имена вождей, то очень справедливо звучало бы название «Голод имени Сталина».
— И все же, какие причины вызвали к жизни чудовищную политику голода?
— Пишут, что зверские хлебозаготовки во многом были связаны с хлебным экспортом. В те годы он казался очень удобным и простым способом добывать валюту для индустриализации. «Правда» сообщает, что в 1930 году собрали 835 миллионов центнеров хлеба, на экспорт пошло 48,4 миллиона, а в 1931, несмотря на падение валового сбора (695 миллионов центнеров), экспорт вырос до 51,8 миллиона. И в 1932-м эшелоны с хлебом шли в наши морские порты через станции, забитые голодающими. Я думаю, что это причина существенная, но не главная.
В административной сталинской системе не было места самостоятельности. А крестьянин, если он сидит на своей земле, если собирает свое зерно, если кормит своих детей,— он гордый человек, он земледелец, он сам себе хозяин. В конце 20-х годов крестьяне только развернулись, стали налаживать хозяйство. Естественно, они сопротивлялись насильственной коллективизации. И чтобы окончательно убить, сломить это сопротивление, потребовалась небывалая карательная мера — голод 1933 года.
Сталинская политика на Украине имела, мне кажется, еще одну, особую цель. Революция принесла Украине решение национальной проблемы — ведь до этого она была Малороссией. К концу 20-х годов украинская культура переживала расцвет: плеяда талантливых ученых, писателей, появился уже Довженко со своими фильмами. Года с 29-го на все это стали давить. В 1932-м, например, прикрыли все украинские землячества в других союзных республиках. Крестьянство — всегда носитель национальных традиций, и голод 1933 года бил и по ним.
— Именно в то время, о котором мы говорим, Сталин бросил лозунг: сделать всех крестьян зажиточными. На практике у колхозников отбирали последнее. Почему же так легко был сделан шаг назад от нэпа?
— Мне кажется, что подобная расправа с крестьянами не была, как это ни ужасно, чем-то экстраординарным для первой трети XX века. Еще во времена продразверсток рабочий класс все время противопоставлялся крестьянству, оно объявлялось реакционным, отсталым — вдумайтесь, ведь те, кто кормил страну, выглядели как бы людьми второго сорта. Нелюбовь, недоверие к крестьянству — вот истоки политики голода. А проводили ее настоящие идеологические инквизиторы, для которых жизнь была четко, жестко и навсегда поделена на черное и белое.
«Центральным Комитетом партии
направлено в деревню для
укрепления кадров сельского хозяйства
более 23 тысяч коммунистов, из
коих земельных работников более
3 тысяч, совхозных работников
более 2 тысяч, работников
политотделов МТС более 13 тысяч
и работников политотделов
совхозов свыше 5 тысяч».
(И. В. Сталин. Отчетный доклад
XVII съезду партии о работе
ЦК ВКП (б). 1934.)
— После весны 1933 года новых вспышек голода не было, постепенно он прекратился. Но последствия голода — это ведь не только миллионы умерших?
— Да, беспощадная выкачка хлеба прекратилась, а на Украине все-таки каждый клочок земли плодоносит, люди кое-как уже питались. Вероятно, в центре поняли: если голод продолжится, страна может перейти какую-то грань, за которой возможны необратимые последствия. Наверное, так же поняли в 1937-м, что дошли до предела, что разрушается сама ткань страны,— и приостановили репрессии. Следы голода 1933-го были очень глубокими. Я не говорю уже о том, каким ослабленным вышло из голодной полосы село, о том, что самые крепкие, здоровые, трудоспособные его люди либо умерли, либо подались в город. Но именно в 1933-м, когда люди видели, что хлеб получает доносчик, а хлебороб умирает с голоду и все это происходит от имени Советской власти — то, что называется трудовой крестьянской моралью, перевернулось с ног на голову. Не здесь ли корень бед сегодняшнего сельского хозяйства? Мы снова расхлебываем то, что заварилось в 1930-х.
Могилы 1933-го заросли травой, потом были новые несчастья, война, новый голод в 1946 году. Но 1933-й на Украине никогда не забывали. Недавно наша газета «Літературна Україна» объявила о сборе материалов для «Белой книги» о жертвах голода. 1933 год еще ждет своих исследователей.
...Написать о голоде на Украине?
Я не надеялся, что такую книгу могут напечатать при моей жизни. Я понимал, что государство не может строиться на безумных принципах, но не предполагал, что перестройка придет так быстро.
Так смотрит на голод 1933 года писатель Юрий Щербак. С ним можно спорить. О причинах, о последствиях событий 1933-го. Сталинское руководство, конечно, с самого начала знало о голоде. Был ли он спланирован заранее или же крестьянские судьбы просто не брались в расчет при добывании средств на индустриализацию — это предмет тщательного исторического анализа.
Собственно, я и надеюсь, что книга Щербака (а может быть, и это интервью) положит начало публицистической, исторической, научной дискуссии о голоде 1933 года. Наверное, Всесоюзное общество «Мемориал» протянет руку создателям киевской «Белой книги». Возможно, что скоро мы прочитаем исследования о 1933 годе — наши и переводные. Я не знаю, какими будут эти книги. Но мне очень хотелось бы, чтобы их авторы обратили внимание на маленький исторический эпизод, который, может быть, красноречивее иных серьезных трудов говорит нам, что такое сталинизм. 11 января 1933 года Иосиф Виссарионович Сталин произнес на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) речь «О работе в деревне». Он начал ее с вопроса:
— В чем состоит главный недостаток нашей работы в деревне за последний год, за 1932 год?
Как вы думаете, что же он скажет, могущественный вождь, лидер огромного государства, «отец народов» и прочая, прочая, прочая? Что он скажет, зная, что в житницах России и Украины свирепствует голод, что граждане Страны Советов умирают от него целыми селениями и, чтобы выжить, охотятся друг на друга и друг на друга доносят? Что он скажет, помня, что беспощадные хлебозаготовки шли с его ведома и по его приказу? Сталин сказал:
— Главный недостаток состоит в том, что хлебозаготовки в этом году прошли у нас с большими трудностями, чем в предыдущем году, чем в 1931 году.
В конце речи имеется пометка в скобках: бурные, долго не смолкающие аплодисменты. Голод и смерть миллионов — проблема ли это по сравнению с трудностями хлебозаготовок... Долго, очень долго наши люди будут зваться «винтиками» и «человеческим материалом». И самое страшное, они будут сами осознавать себя так. Будут встречать бурными, долго не смолкающими, переходящими в овацию аплодисментами любое откровение с руководящих трибун. Именно это, мне кажется, и есть самое тяжкое наследие сталинизма. Как избавиться от него? Для начала прочитать неизвестные страницы нашей истории, узнать, как умирали люди, невиновные в том, что их посчитали «человеческим материалом».
Впрочем, в последнее время я не раз видел: люди могут преспокойно читать об умерших от голода детях, о расстрелянных женах «врагов народа», о лагерях и пытках — и писать в редакции газет письма, и обращаться в суды с исками о защите чести и достоинства Иосифа Виссарионовича Сталина.
И это — лучшее доказательство того, как трудно очистить души людей от сталинизма. И как это нам необходимо.
Беседу вел
Константин Михайлов,
наш спец. корр.
Киев.
«Мы покончили навсегда и бесповоротно с нищетой в деревне, с постоянной угрозой голода, которая при царе и помещике висела над десятками миллионов крестьян». Первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) Сергей Миронович Киров произнес эти слова 12 марта 1933 года. На Украине и в Поволжье, в Казахстане и нечерноземной России, на Южном Урале и Северном Кавказе миллионы новоиспеченных колхозников уже несколько месяцев умирали от небывалого голода.
В официальной истории нашей страны, очень долго служившей развернутым доказательством сталинского тезиса «наши успехи велики и необычайны», год 1933-й, конечно, не был отмечен знаком огромного всенародного бедствия. Но память о нем жила всегда, хотя только в самое последнее время упоминания о 1933-м появились на страницах печати. Как это часто у нас бывает, литераторы стали осваивать эту тему значительно раньше историков.
Наш собеседник — украинский писатель Юрий Щербак — работает над книгой о голоде 1932—1933 годов на Украине. В 1989 году ее намерен опубликовать журнал «Юность».
Юрий Николаевич, молодым читателям вы известны как автор документальной повести о страшной трагедии современности — Чернобыле. Ваша новая книга — о событиях полувековой давности. Что побуждает вас обратиться к истории?
— Написать о голоде 1933 года всегда было моей самой потаенной мечтой. Если бы не чернобыльская катастрофа, я занялся бы голодом раньше. Но дело не только в моих желаниях и склонностях. 33-м «болело» целое поколение наших отцов, целое поколение украинских писателей, которые его пережили. Сказать слово правды о голоде они не имели возможности. Писал о нем Олесь Гончар, но каждое упоминание безжалостно «вырубалось». Роман Михаила Стельмаха «Четыре брода» не публиковали пять лет — в нем были сцены голода,— потом роман вышел без них. Из книги Василя Земляка «Лебединая стая» выбросили замечательную аллегорическую сцену, где в голодный год лошади ложатся умирать на площади и вспоминают о богатых ярмарках, шумевших на ней в 1927—1928 годах...
Я мог бы назвать еще десятки имен писателей, пытавшихся говорить о голоде 1933-го,— тщетно, потому что до самого последнего времени эта тема была категорическим табу. Лучшая, пронзительная книга о 1933-м у нас до сих пор не опубликована. Это «Все течет» Василия Гроссмана. А у меня... у меня несколько лет назад был показавшийся мне тогда странным разговор с нашим писателем Павлом Загребельным. Мне исполнялось тогда пятьдесят лет, и он спросил: «Слушай, неужели ты родился в 1934 году?» Я не понял, что странного, почему такой вопрос. Он объяснил: «Так очень мало у нас юбиляров 1934 года — после голода люди почти не рождались». И я вспомнил, что своих дедов никогда не видел, что родители моего отца погибли в 33-м в Умани, на самой плодородной украинской земле. Вспомнил, как в середине 60-х годов мы с отцом были в Умани, на его родине, и он показал мне огромное, волнистое какое-то поле. Это было кладбище 1933 года. Ни крестов, ни надписей — ничего уже тогда не было, и сколько там похоронено людей, никто не знал. Тогда я и решил, что должен обязательно написать об этом голоде.
«Чтобы стать колхозникам зажиточными,
для этого требуется теперь только одно —
работать в колхозе честно, правильно
использовать тракторы и машины,
правильно использовать рабочий скот,
правильно обрабатывать землю,
беречь колхозную собственность».
(И. В. Сталин, речь на I съезде
колхозников-ударников. 1933 г.)
«Тогда у нас с голоду умерли отец,
14-летний брат Вася и две
сестрички-близняшки Катя и Дуня
1927 года рождения. Ели бурьян
с водичкой. Трупы возами вывозили
на кладбище. В одну яму по
триста душ клали».
(Из воспоминаний Антонины
Александровны Полищук,
село Бужанка Лисянского
района Черкасской области.)
— Голод 1933 года замалчивали так долго, упорно и умело, что даже сейчас, когда прошло больше пятидесяти лет, мы весьма слабо представляем себе его масштабы. Какие области были им охвачены?
— На первый взгляд это кажется странным, но массовый голод поразил именно хлебные житницы страны — Северный Кавказ, Казахстан, Ставропольский край. Украина голодала практически вся. Больше других пострадали опять-таки самые плодородные ее области — Черниговская, Полтавская, Черкасская, Винницкая. Я ездил по ним, встречался с людьми, пережившими 1933 год, записывал их рассказы. Картина рисуется страшная. Но перед тем как говорить об этом подробнее, хочу сказать главное: голод 1932— 1933 годов ни в коей мере не был стихийным бедствием. Никакие засухи, никакие ураганы не послужили ему причиной. В западно-украинских областях, входивших тогда в состав Польши — Львовской, Волынской, Тернопольской,— никакого голода не было. Сам Сталин говорил, что «в 1932 г. хлеба у нас было в стране больше, чем в 1931 году». Урожай 1932 года был на Украине, конечно, не рекордным, но вполне достаточным. Но разразился небывалый голод. От начала и до конца он был организован сверху.
— Есть версия, что голод был прямым следствием коллективизации, ведь методы ее проведения нанесли в 1929—1933 годах тяжелый урон сельскому хозяйству страны. В ноябре 1932 года «Нью-Йорк таймс», например, писала: «Коллективизация позорно провалилась. Она привела Россию на грань голода».
— Да, к 1933 году коллективизация на Украине была уже завершена, и от голода умирали не бедняки с середняками, а колхозники! Но коллективизация сама по себе не была причиной голода. 7 января
1933 года на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Сталин заявил, что партия «имеет теперь возможность заготовлять 1200— 1400 миллионов пудов зерна ежегодно». Хлеб был. Но урожая 1932 года крестьяне не видели. Голод достиг апофеоза после осенних и зимних хлебозаготовок, которые не оставили крестьянину практически ничего — все зерно было выкачано. Нехватка хлеба ощущалась с первых колхозов, еще с 1929 года, но осенью 1932-го начался настоящий мор.
— «Перегибы на местах» — не правда ли, замечательная формула, до сих пор помогающая перекладывать ответственность за промахи государственных мужей на плечи стрелочников. Вспомним сплошную коллективизацию и — «Головокружение от успехов». Можно ли говорить о перегибах 1933-го?
— Конечно, ретивые исполнители всегда найдутся, но на этот раз дело было не в них. «Перегибы» шли из центра. В июле 1932 года состоялась конференция КП (б) Украины, на которой тогдашние руководители республики С. В. Косиор и П. П. Постышев пытались оправдаться перед приехавшими из Москвы В. М. Молотовым и Л. М. Кагановичем за недостаточный, по мнению центра, сбор зерна на Украине. И получили от сталинских эмиссаров жесточайшую отповедь, указание выкачивать зерно беспощадно, любой ценой.
Украина и до 1932 года была важнейшей житницей страны. В 1926 году из нее вывезли 3,3 миллиона тонн зерна, в 1930-м —7,7 миллиона, в 1931-м — 7 миллионов. Если посчитать, что оставалось крестьянам, выйдет триста граммов зерна в день на человека. Но этого, оказалось, было мало. Летом и осенью 1932 года Украина пережила несколько хлебозаготовительных кампаний.
«Когда Сталину доложили, что
руководители Ореховского района
Днепропетровской области
разрешили колхозам оставить себе
фонды на посев, засыпать страхфонд,
он впал в неистовый гнев.
7 декабря 1932 года за его подписью
всем партийным органам был
разослан циркуляр, в котором Сталин
объявил этих руководителей
«обманщиками партии и жуликами,
которые искусно проводят кулацкую
политику под флагом своего
«согласия» с генеральной линией
партии». Он потребовал «немедля
арестовать и наградить их по
заслугам, то есть дать им от 5 до
10 лет тюремного заключения каждому».
(«Правда», 16 сентября 1988 года.)
Молотов разъезжал по Украине в специальном поезде, останавливался на станциях и, даже не выходя из вагона, вызывал к себе руководителей районов — давал накачку: почему сдали мало зерна. Любые попытки заступиться за народ кончались репрессиями. И хлебозаготовки шли одна за другой.
«Вы знаете, как иногда приходится
проводить заготовки. Мало того,
что заготовители ездят — если
заготовки медленно идут, то мы еще
всякие бригады в деревни посылаем:
одни за хлебом ездят, другие —
за мясом, третьи — за маслом,
одни с толком ездят, а другие —
без толку, а все это государству
стоит денег».
(С. М. Киров. Речь на
II Ленинградском областном съезде
колхозников. 17 июня 1933 года.)
Были созданы специальные бригады по выколачиванию зерна. Осенью 1932 года по Украине прокатилась жесточайшая кампания обысков — 112 тысяч «активистов» на нее направили. Сразу смотрели миски на столе. Если видели остатки пищи — все, начинали выпытывать, искать, где прячут. Мне рассказывали, что «активисты» получали 50 процентов от найденного. Много негодяев этим кормилось, тем и выжили. Именно тогда в украинском языке появились новые, страшные слова: «штрекачка» — что-то вроде остроги, ею все протыкали, искали зерно, «щупачи» — ими щупали, «стукачи» — простукивали стены; печи разбирали, часто в печах прятали зерно. И еще одно слово: «плискач» — это пирог такой плоский из картофельной шелухи, листьев, коры, желудей. Домашних животных съели, по весне питались лягушками. И самое страшное — началось людоедство. Почти в каждом селе оно было, судя по рассказам жителей. Люди теряли человеческий облик, буквально охотились друг за другом.
«В 33-м соседка заманила к себе
в хату, зарезала и съела мою
дочку, а было ей всего шесть
годочков».
(Из воспоминаний Степаниды
Григорьевны Невмиваны, село
Жабянка Лисянского района
Черкасской области.)
Есть страшные стихи нашего поэта Тычины, смысл их такой: стучат в хату, а хозяйка говорит: подождите, пока ребенок сварится, еще не сварился...
Так продолжалось всю осень, а 6 декабря 1932 года Всеукраинский Центральный Исполнительный Комитет принял постановление, где были черные списки районов республики. 86 районов Украины, не сдавших требуемого с них зерна, ставились как бы вне закона. Их руководители объявлялись саботажниками и подлежали репрессиям, эти районы лишались завоза продуктов и промтоваров, в них фактически прекращалась всякая торговля. Люди были брошены на произвол судьбы — ведь все продовольственные запасы уже выгребли. Волосы на голове шевелятся, когда читаешь — 1933-й, мирное время! Но то была война. Война режима против собственного народа.
— Вспомним: на похожую политику продразверстки начала 1920-х годов крестьяне ответили и волнениями, и восстаниями. Чем отвечала деревня в начале 1930-х?
— Сталинский режим был уже достаточно силен. Вспыхнули волнения в Черниговской области, но были быстро подавлены. Что могли крестьяне? Как умели, они прятали зерно. В детские ляльки, в игрушки набивали. Бутыли с зерном обмазывали глиной и опускали в колодцы. Мешки с зерном покрывали влажной мукой — она затвердевала, разбухала — и прятали в прудах. Но все это находили...
Крестьяне пытались бежать из голодных мест. Облепив поезда, на крышах вагонов. Но на границе России и Украины, возле хутора Михайловского и Брянска, стояли заградительные отряды. Толпы голодающих наполнили города. Там были карточки, такого, кстати, еще не было в истории — деревня голодала, а город имел какое-никакое снабжение! Кому-то удалось устроиться на фабриках, шахтах (есть версия, что голод и понадобился затем, чтобы «перекачать» людей в индустриальную сферу). Все старые киевляне, с кем я беседовал, вспоминали этих голодных, оборванных людей, которые «жупрачили», выпрашивали хлеб. По утрам дворники должны были осмотреть все закоулки и дворы. Если находили трупы — приезжал специальный грузовик и вывозил их, как обычно вывозили мусор. Так было во всех крупных городах, и не случайно именно в 1932 году у нас ввели паспортную систему. В селах появились «парикмахеры» — по ночам они стригли ножницами колоски на колхозных полях. Но государство быстро нашло ответную меру. 7 августа 1932 года был принят Закон об охране социалистической собственности («о пяти колосках», как называли его в народе). За хищение — расстрел или десять лет тюрьмы с конфискацией всего имущества.
Как могли, спасали детей. Их подкармливали в школах, отправляли к родным в другие области. Мне рассказывал один человек, как его мама заставила его сестру привезти его в город и оставить на вокзале. Его взяли в детприемник — много сиротских домов появилось тогда на Украине. Через два года мать с великим трудом разыскала сына, бросилась перед ним на колени и просила прощения:«Я иначе не могла, потому что думала, что мы все погибнем».
— Во время массового голода 1921 года (о нем «Собеседник» писал в № 40, 1987г.) была огромная кампания помощи голодающим. Работал общественный комитет, в «Правде» каждый день выходила подборка «Помощь голодающим», шли денежные пожертвования из-за границы. Было ли что-нибудь подобное в 1933-м?
— Об этом не могло быть и речи, ведь официально никакого голода не было. Я был поражен, просмотрев подшивки украинских газет 1933 года. Ни слова! Восторги, сообщения об успехах, об очередных победах... И только по свирепому тону передовых можно — только теперь — что-то понять. Помощь... мне известно, что украинские артисты пытались собрать какие-то средства, но это было сразу пресечено. Один знакомый литературовед показал мне седьмой номер литературного журнала «Червоный шлях» за 1933 год. Там — я глазам своим не поверил — заголовок: «Голод при богатом урожае»! Да за такой заголовок к стенке могли поставить. Смотрю, что же это такое? Подписано: Н. Токунака, японец. С японского через эсперанто перевели Накаганаки и Носьин. И рассказ — какой-то пустой, ничего не значащий. Возможно, это крик души неизвестных нам людей, которые вот так, иносказательно, пытались привлечь внимание к народной беде.
Этот протест не был единственным. В 1933 году Украину потрясли два выстрела. 13 мая в Харькове застрелился Микола Хвылевый. Талантливый писатель, он, как и многие честные люди, не мог вынести страданий народа. Их обрывали, обвиняли в мягкотелости, в национализме, во всех смертных грехах. Хвылевый тоже оказался «националистом». Последние слова его были: «Умираю со своим народом».
7 июля застрелился Николай Скрыпник, революционер, член партии с 1897 года, участник Октябрьской революции. В 1933-м он был заместителем председателя СНК и председателем Госплана Украины. Сталин терпеть его не мог, обвинял в национализме, а национализм заключался только в том, что он старался хоть как-то оградить свой народ от беды. Скрыпник, В. Я. Чубарь — председатель СНК УССР, В. П. Затонский — председатель ЦКК КП(б)У, конечно, знали о происходившем на Украине, пытались докладывать Сталину. Но их обрывали, в конце концов Скрыпник застрелился, а Затонский и Чубарь были репрессированы.
— Какой была реакция на голод 1933 года за границей?
— Мир узнал о голоде сразу. Масса сведений появилась во львовских газетах — многим, видимо, удавалось перебраться через границу в Западную Украину. Все сообщения западных газет у нас, конечно, объявлялись «националистическими» и «враждебными». Но информация все же просачивалась за границу. Я видел документы иностранных дипломатов. Вот, например, германское консульство в Киеве сообщает, что в трех областях — Киевской, Черниговской, Винницкой — голодают 2,5 миллиона человек, причиной названо «введение колхозной системы», вывод — «катастрофа». Сохранились фотографии умерших от голода на городских улицах, их делала жена немецкого консула в Харькове. Документ немецкого посольства в Москве от 13 сентября
1933 года: границы голодающих областей совпадают с так называемой «зоной сельскохозяйственных излишков», голодающих и умерших от голода никто не считает, официальных данных нет, но, по мнению автора документа некоего Шиллера, голодают около 10 миллионов человек.
О голоде писали финские, швейцарские, английские газеты, на Украине побывала корреспондентка французской «Матэн». Существует документальный фильм о голоде, сделанный в Канаде, есть множество книг. Все это нам, к сожалению, и сейчас недоступно, что говорить о 1933-м! В августе 1933 года Украину посетил известный французский политический деятель Эдуард Эррио. Он проехал из Одессы в Харьков через Киев. В дипломатических донесениях того времени прямо говорится, что ему показывали потемкинские деревни. Ходили разносчики, раздавали хлеб, дворники в чистых фартуках стояли... И следили, чтобы не дай бог никакие голодающие не попались Эррио на глаза. И он вернулся во Францию и «доложил»: голода нет, и это в какой-то мере послужило прикрытием для сталинского режима.
Но тревога в мире была. Украинцы — граждане США обращались в 1933-м в Конгресс: дело кончилось тем, что 13 января 1934 года наш нарком иностранных дел М. М. Литвинов заявил в специальном письме, что никакого голода нет, а все сведения о нем — инсинуации. Естественно, что ни о какой иностранной помощи речи быть не могло, и голодающие были предоставлены самим себе.
«Было, что и живых людей везли на
кладбище и бросали в братские
могилы. Так случилось с Хотиною
Ревенко. Когда пришли за ней,
она была еще жива. Ее стали
тянуть за ноги из хаты к возу.
«Куда вы меня тащите? Дайте мне
бурячка. Я есть хочу. Я жить
хочу»,— просит Хотина. Она была
молодая, не было ей еще и
тридцати лет. «А что, нам за тобою еще
завтра ехать?» — гаркнули на нее
и потащили за ноги на воз.
Привезли на кладбище, кинули
в яму. Она не упала на спину, села,
привалившись к стене. Ее ударили
ногой в голову, и тогда она упала...
Вдовиченко Мотрю с двумя еще
живыми детьми тоже отвезли на
кладбище и закопали, и таких
случаев было немало».
(Из воспоминаний Татьяны Яковлевны
Вдовиченко, село Бужанка
Лисянского района Черкасской области.)
— Согласимся, Юрий Николаевич, что, говоря о жертвах сталинщины, нельзя забывать о миллионах погибших от голода в 1933 году. Но сколько их было? В разных источниках называются разные цифры.
— Точное число необыкновенно трудно установить. Были села, где погибло от 25 до 50 процентов населения. Были села, вымершие почти полностью. На рубеже 1932—1933 годов на Украине собирали невиданный урожай — урожай мертвых тел. Студент один мне рассказывал, как его техникум послали на первую сельскохозяйственную практику — это была уборка трупов. Уборщиков мобилизовали из городов, часто армия этим занималась. Закапывали в братские могилы, рыть отдельные не было никакой возможности. Поначалу еще пытались считать, вести списки умерших. Но уже на следующий год, как мне рассказывали, работники ГПУ забрали все документы, где хоть как-то упоминалось, кто и когда умер и где похоронен.
Поэтому расчеты сложны. Есть книга финского журналиста, где он уже в 1935 году утверждал, что на Украине погибли 8 миллионов человек. Есть расчеты зарубежных демографов, где называется число 7,7 миллиона. В недавней публикации «Правды» наиболее объективными названы оценки западных историков Роберта Дэвиса и Стивена Уиткрофа, демографов Барбары Андерсон и Брайана Сильве-ра — 3—4 миллиона погибших от голода. Наверное, скажут свое слово и наши специалисты (перепись населения СССР 1937 года, правдиво показавшая уменьшение его численности, была объявлена «дефектной», а проводивших ее репрессировали). Но каким бы ни было число жертв — один миллион или десять,— оценка роли сталинского правительства в 1933 году для меня однозначна.
Оно реквизировало у крестьян выращенный ими урожай. Оно лишило их возможности бежать из голодного края. Оно ставило их к стенке за колоски с колхозного поля. Это сознательная политика уничтожения народа. Если уж присваивать чему-то имена вождей, то очень справедливо звучало бы название «Голод имени Сталина».
— И все же, какие причины вызвали к жизни чудовищную политику голода?
— Пишут, что зверские хлебозаготовки во многом были связаны с хлебным экспортом. В те годы он казался очень удобным и простым способом добывать валюту для индустриализации. «Правда» сообщает, что в 1930 году собрали 835 миллионов центнеров хлеба, на экспорт пошло 48,4 миллиона, а в 1931, несмотря на падение валового сбора (695 миллионов центнеров), экспорт вырос до 51,8 миллиона. И в 1932-м эшелоны с хлебом шли в наши морские порты через станции, забитые голодающими. Я думаю, что это причина существенная, но не главная.
В административной сталинской системе не было места самостоятельности. А крестьянин, если он сидит на своей земле, если собирает свое зерно, если кормит своих детей,— он гордый человек, он земледелец, он сам себе хозяин. В конце 20-х годов крестьяне только развернулись, стали налаживать хозяйство. Естественно, они сопротивлялись насильственной коллективизации. И чтобы окончательно убить, сломить это сопротивление, потребовалась небывалая карательная мера — голод 1933 года.
Сталинская политика на Украине имела, мне кажется, еще одну, особую цель. Революция принесла Украине решение национальной проблемы — ведь до этого она была Малороссией. К концу 20-х годов украинская культура переживала расцвет: плеяда талантливых ученых, писателей, появился уже Довженко со своими фильмами. Года с 29-го на все это стали давить. В 1932-м, например, прикрыли все украинские землячества в других союзных республиках. Крестьянство — всегда носитель национальных традиций, и голод 1933 года бил и по ним.
— Именно в то время, о котором мы говорим, Сталин бросил лозунг: сделать всех крестьян зажиточными. На практике у колхозников отбирали последнее. Почему же так легко был сделан шаг назад от нэпа?
— Мне кажется, что подобная расправа с крестьянами не была, как это ни ужасно, чем-то экстраординарным для первой трети XX века. Еще во времена продразверсток рабочий класс все время противопоставлялся крестьянству, оно объявлялось реакционным, отсталым — вдумайтесь, ведь те, кто кормил страну, выглядели как бы людьми второго сорта. Нелюбовь, недоверие к крестьянству — вот истоки политики голода. А проводили ее настоящие идеологические инквизиторы, для которых жизнь была четко, жестко и навсегда поделена на черное и белое.
«Центральным Комитетом партии
направлено в деревню для
укрепления кадров сельского хозяйства
более 23 тысяч коммунистов, из
коих земельных работников более
3 тысяч, совхозных работников
более 2 тысяч, работников
политотделов МТС более 13 тысяч
и работников политотделов
совхозов свыше 5 тысяч».
(И. В. Сталин. Отчетный доклад
XVII съезду партии о работе
ЦК ВКП (б). 1934.)
— После весны 1933 года новых вспышек голода не было, постепенно он прекратился. Но последствия голода — это ведь не только миллионы умерших?
— Да, беспощадная выкачка хлеба прекратилась, а на Украине все-таки каждый клочок земли плодоносит, люди кое-как уже питались. Вероятно, в центре поняли: если голод продолжится, страна может перейти какую-то грань, за которой возможны необратимые последствия. Наверное, так же поняли в 1937-м, что дошли до предела, что разрушается сама ткань страны,— и приостановили репрессии. Следы голода 1933-го были очень глубокими. Я не говорю уже о том, каким ослабленным вышло из голодной полосы село, о том, что самые крепкие, здоровые, трудоспособные его люди либо умерли, либо подались в город. Но именно в 1933-м, когда люди видели, что хлеб получает доносчик, а хлебороб умирает с голоду и все это происходит от имени Советской власти — то, что называется трудовой крестьянской моралью, перевернулось с ног на голову. Не здесь ли корень бед сегодняшнего сельского хозяйства? Мы снова расхлебываем то, что заварилось в 1930-х.
Могилы 1933-го заросли травой, потом были новые несчастья, война, новый голод в 1946 году. Но 1933-й на Украине никогда не забывали. Недавно наша газета «Літературна Україна» объявила о сборе материалов для «Белой книги» о жертвах голода. 1933 год еще ждет своих исследователей.
...Написать о голоде на Украине?
Я не надеялся, что такую книгу могут напечатать при моей жизни. Я понимал, что государство не может строиться на безумных принципах, но не предполагал, что перестройка придет так быстро.
Так смотрит на голод 1933 года писатель Юрий Щербак. С ним можно спорить. О причинах, о последствиях событий 1933-го. Сталинское руководство, конечно, с самого начала знало о голоде. Был ли он спланирован заранее или же крестьянские судьбы просто не брались в расчет при добывании средств на индустриализацию — это предмет тщательного исторического анализа.
Собственно, я и надеюсь, что книга Щербака (а может быть, и это интервью) положит начало публицистической, исторической, научной дискуссии о голоде 1933 года. Наверное, Всесоюзное общество «Мемориал» протянет руку создателям киевской «Белой книги». Возможно, что скоро мы прочитаем исследования о 1933 годе — наши и переводные. Я не знаю, какими будут эти книги. Но мне очень хотелось бы, чтобы их авторы обратили внимание на маленький исторический эпизод, который, может быть, красноречивее иных серьезных трудов говорит нам, что такое сталинизм. 11 января 1933 года Иосиф Виссарионович Сталин произнес на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) речь «О работе в деревне». Он начал ее с вопроса:
— В чем состоит главный недостаток нашей работы в деревне за последний год, за 1932 год?
Как вы думаете, что же он скажет, могущественный вождь, лидер огромного государства, «отец народов» и прочая, прочая, прочая? Что он скажет, зная, что в житницах России и Украины свирепствует голод, что граждане Страны Советов умирают от него целыми селениями и, чтобы выжить, охотятся друг на друга и друг на друга доносят? Что он скажет, помня, что беспощадные хлебозаготовки шли с его ведома и по его приказу? Сталин сказал:
— Главный недостаток состоит в том, что хлебозаготовки в этом году прошли у нас с большими трудностями, чем в предыдущем году, чем в 1931 году.
В конце речи имеется пометка в скобках: бурные, долго не смолкающие аплодисменты. Голод и смерть миллионов — проблема ли это по сравнению с трудностями хлебозаготовок... Долго, очень долго наши люди будут зваться «винтиками» и «человеческим материалом». И самое страшное, они будут сами осознавать себя так. Будут встречать бурными, долго не смолкающими, переходящими в овацию аплодисментами любое откровение с руководящих трибун. Именно это, мне кажется, и есть самое тяжкое наследие сталинизма. Как избавиться от него? Для начала прочитать неизвестные страницы нашей истории, узнать, как умирали люди, невиновные в том, что их посчитали «человеческим материалом».
Впрочем, в последнее время я не раз видел: люди могут преспокойно читать об умерших от голода детях, о расстрелянных женах «врагов народа», о лагерях и пытках — и писать в редакции газет письма, и обращаться в суды с исками о защите чести и достоинства Иосифа Виссарионовича Сталина.
И это — лучшее доказательство того, как трудно очистить души людей от сталинизма. И как это нам необходимо.
Беседу вел
Константин Михайлов,
наш спец. корр.
Киев.
