carabaas | Древнее проклятие московских царей (Reply)

Самозванство - это давнее и страшное проклятие московских царей, котрое заставляло российских самодержцев цепенеть от ужаса на протяжении столетий. Трудно назвать такого царя, который не имел своего «ДВОЙНИКА», да ещё и , как правило, не одного.

Отдельные, спорадические случаи самозванства случались и в истории других народов - лжемаг ГАУМАТА, ЛЖЕ-НЕРОН, ЛЖЕ-АГРИППА, ЛЖЕ-ЖАННА Д'АРК, ЛЖЕ-ЛЮДОВИК XVII, даже ЛЖЕ-НАПОЛЕОН. Но только в московском царстве самозванство приобрело значение социально-политического и культурно-религиозного явления, которое приводило к постоянным государственным потрясениям, под ударами которых шатался трон.Самозванство клещом вгрызалось в плоть русской истории. Кое-кто из современных русских историков вообще считает, «ИСТОРИЮ РОССИИ НЕВОЗМОЖНО ПИСАТЬ, УКЛОНЯЯСЬ ОТ ПРОБЛЕМЫ САМОЗВАНСТВА».

По подсчетам историков, только в XVII столетии по крайней мере 23 особы заявили о своих исключительных правах на «шапку Мономаха».

Во времена Смуты, кроме трех Лжедмитриев, появился «царевич» Петр, назвавшийся сыном царя Федора Ивановича. В Астрахани некоторое время «царствовал» еще один «сын» Ивана Грозного - Иван-Август, а затем тут объявился «царевич» Лаврентий -«внук» Ивана Грозного. В широких казацких степях гуляли аж восемь «сыновей» царя Федора - Федор, Клементий, Савелий, Семен, Васька, Мартынко, Гаврилка и Ерошка. Не говоря уже о сыне Марии Мнишек - то ли от Лжедмитрия II, то ли от украинского козака, родом из Тернополя, Ивана Заручкого, ставшего в годы Смуты одним из правителей Российской державы. И хотя этого «воренка» повесили еще младенцем, но и на его место вскоре нашелся претендент - польский шляхтич Ян Фаустин Луба, борьбой с которым и началось в 1645 году царствование Алексея Михайловича.

Среди искателей царской короны встречались отчаянные сорвиголовы и беспринципные мошенники, безнадежные безумцы и наивные мечтатели, шуты и религиозные фанатики, среди которых значительную часть составляли деклассированные элементы - дезертиры, беглые крепостные, расстриги. Около 40 процентов из них когда-то служили в войсках и владели значительным социальным опытом.

Любопытно, что существовали не только лже-цари, но и лжесвятые. В конце XVII столетия Козьма Косой провозгласил себя «истинным папой», и уверял, что владеет правом на царский престол. Позже этого ему показалось мало, и он начал нарекать себя Господом Богом. Кстати, придворные подхалимы, злоупотребляя игрой слов, называли и Петра I... Христом, хотя народ считал его Антихристом.

Известный идеолог старообрядничества «огнепалимый» Аввакум считал себя никак не меньше Иисуса Христа: «... а потом бог вместил в меня небо, и землю, и всю тварь». Поэтому он и чувствовал за собой право на исполнение высшей сакральной миссии - суда над живыми и мертвыми, что по христианскому вероучению принадлежит только Христу: «Я еще, даст бог, прежде суда тово Христова, взявше Никона, разобью ему рыло,.. собака, смутил нашу землю. Да и глаза те ему выколупаю, да и толкну ево взашей: ну во тьму пойди, не подобает тебе явиться Христу моему свету. А царя Алексея велю Христу на суде поставить. Тово мне надобе шелепами медяными попарить. Да что ты, христианин, смешися, будет так!»

Княжеское время не знало самозванства. Это явление возникло почти одновременно с первыми миропомазываниями на Московское царство. И корни самозванства необходимо искать в идеологических основах российского самодержавия.

Царь в России считался сакральным существом. Он пребывал над законом людей, он сам был для них живым законом. Ни в словах, ни в писаниях не дозволялось «износить неподобная» на государей и разоблачать «стыд их венца». Московским царям был один судия - Бог, который будто бы передал им в вечное рабство не только мерзкую плоть, но и бессмертную душу подданных. За какую-то незначительную провинность царь Алексей Михайлович упрекал боярина: «»Кого не слушаешь? Самого Христа!»

Мысль о неподсудности «божьего избранника» так глубоко вошла в массовое сознание, что отпечаталась, как отмечали этнографы, даже на детской игре в «царя»: «Ну, ребята, я - царь! Которова удушу, так суду нет!»

Вся схема государственной власти в Московии, как в любой азиатской деспотии, была чрезвычайно примитивна, однако, как каждая примитивная структура, она отличалась особой прочностью. Над всеми людьми - Бог. Немного ниже его - царь, «прежде века его от Бога избранный и из чрева матерна помазаный». А где-то там, далеко внизу, толпился народ сплошных рабов. От ближнего боярина до последнего юродивого - все рабы, бесправные и покорные. «А миловати мы своих холопий вольны, и казнити вольны», - с нерушимой уверенностью высказал свое политическое кредо Иван Грозный, которое и передал в наследие другим самодержцам.

Образованный московский дяк Иван Тимофеев, униженно именуя себя «мухоподобным», пел в начале XVII столетии осанну «благословенному рабству». И вот снизошла на «мухоподобного» дика «мысль облакоподобная», что люди должны быть покорными, аки скот: «Скот бо не прекословит водящему и вяжущему его, яко и до самого заколения сопротивлятися не совесть... повинуется неприкословно». Так формировался традиционный российский менталитет. Подобной вдохновенной оде рабству как «природному естеству», не знала тогдашняя Европа. Для сравнения стоит привести исполненные человеческого достоинства слова выдающегося украинского политического деятеля первой четверти XVII века волынского мечника Лаврентия Деревинского, сказанные им на сейме Речи Посполитой в 1620 году прямо в глаза королю Сигизмунду III: «Про це ваша королівська милість не зволиш знати - божественної природи в собі не маєеш, але маєш також людську».

Но вот после смерти «благочестивых царей» - Ивана Грозного и его сына Федора - русская государственная гармония, основанная на тотальном рабстве и унижении, разрушилась вдребезги, и «начали возводить наверх царства рабов». Мир зашатался. Нарушились извечные основы бытия. Пришла Смута.

Ряд «богопротивных» лже-царей, благодаря «многоразумному коварству», открыл «царь-раб» Борис Годунов. После него, «видя общую всем нам слабость и трусость», на трон вскарабкался Лжедмитрий I, который «оболкся в плоть антихриста».

Самозванцы двинулись тучей. «Первый был учителем для второго, дав ему пример своим похищением, а второй для третьего и для всех тех безыменных скотов, а не царей.., чья дерзость была совсем бесстыдна и воцарение странно», меланхолически записал летописец.

Сама концепция «сущих царей» по логике средневекового сознания предусматривала противостояние им «царей ложных» -«через подобство наскакивающих на царство». В условиях кризиса против «царя-иконы» выступает «царь-идол». Как это не парадоксально, но в основе подобной психологии таится именно убежденность, что судить о том, кто является истинным царём, должен не человек, а Бог. Так самозванство становится своеобразной, но оправданной реакцией на «божественное» происхождение царской власти.

Бунтуя против царя и его окружения, народ словно прогивос-тавлял им соперников, разных по имени, следовательно, и по существу. Традиция эта была настолько сильной, что подчинила себе и культуру «верхов».

Как известно, родственники Григория Отрепьева после Смуты вместо прежней «опозоренной» фамилии приобрели новую «по высочайшему соизволению». Даже в 1812 году некий полковник Пугачевский хлопотал об изменении своей фамилии, которая напоминала о самозванце Емельке Пугачеве.

Восхождение в 1613 году на престол Михаила Федоровича стало для сторонников дома Романовых доказательством того, что Бог смилостивился над Московским государством. Однако тяжело было доказать «богоизбранность» нового царя, ибо Романовы не принадлежали к «благородному царскому племени». Родство Михаила Федоровича с предшествующей династией доказывалось весьма туманно: «... понеже он хвалам достойного великого государя Ивана Васильевича законныя супруги царицы Анастасии Романовны родного племянника Федора Никитича сын». Про таких тогда говорили: «Въгосударился, а не по достоинству».

Кроме того, всем было хорошо известно, что отец нового царя - Филарет (в миру Федор) тоже был не без самозванного греха, ибо в свое время поддержал Лжедмитрия II, за что получил от современников пренебрежительное прозвище «тушинского патриарха». А злые языки поговаривали, что авантюра Лжедмитрия I тоже не обошлась без участи бояр Романовых.

Первые Романовы хорошо осознали всю шаткость своего положения, поэтому должны были прибегать к ужасным репрессиям, дабы сохранить свою власть. Вместе со скипетром новая династия унаследовала и все страхи недавней Смуты. Призрак Лжедмитрия, что «яко темен облак возвлекся от несветимыя тмы», казалось, навсегда поселился в Грановитой палате, блуждал вокруг трона, ужасая и смущая своей призрачной реальностью московских царей, и в любой миг угрожал материлизоваться во плоти.

У страха - глаза велики. Романовы запретили праздновать даже масленицу, поскольку существовал маскарадный обычай переодевания, в т. ч. и в «царские» одежды. Эти действия бдительная власть расценивала, как опасное покушение на царские прерогативы власти. Таким образом, ряженые автоматически превращались в опасных государственных преступников.

Иногда дело приобретало комический с современных позиций, но в действительности в тогдашних условиях трагический оборот.

В феврале 1629 года курскому воеводе подали донос на местного сторожа, который говорил «про государя неподобное слово»: «В меня... такова ж борода, что у государя». О злодей злоумысленный! Разве не ведомо, что у царя не может быть борода такой же, как у холопа? Этого оказалось достаточно, чтобы начать уголовное дело.

Вообще-то эта вредная волосатая поросль на лице частенько фигурирует на страницах судебных дел...

Поссорились как-то мужик Сенька и дворянин Серый Сергеев. Последний и начал угрожать своему визави, мол, «бороду тебе за то выдеру!». Но и Сенька, не лыком был шит, и резонно парировал: «Не дери моей бороды, мужик я государев и борода у меня государева».

Вот это верноподданное заявление хитрого мужика и погубило благородного дворянина. Сергеев, как водится, донес на бунтовщика Сеньку, замахнувшегося на самое святое - на царскую бороду. Розыск, конечно, начали, но последствия следствия оказались губительными для бдительного дворянина. Как говорится: факты не подтвердились. Из Москвы поступил суровый указ, в котором приказывалось Серого Сергеева «бить батогами, разнастав, нещадно, потому что он сказывал, затеяв наше дело; а при ком то дело деялось, и они сказали не против его извета...»

Но не всегда так благополучно для обвиненных «в поношении государя» заканчивался розыск...

В 1620 году за участие в переодевании на масленице «затейным воровским обычаем» были осуждены к смертной казни князья Шаховские - братья Афанасий, Андрей и Иван. Только вмешательство отца царя - патриарха Филарета спасло веселых гуляк. Самодержец «в смерти место велел вам живот дать», но не свободу: виновников масленого карнавала бросили в тюрьму. Дорого стоило родовитым Рюриковичам это беззаботное веселье - они 14 лет гнили в кандалах!

Власть всегда пребывала на страже. В 1666 году помещик Никита Пушкин донес на собственных мужиков, которые устроили запретное масленое гуляние. Провожая зиму, крестьяне, по давнему обычаю, переодевались чертом, медведем, а двое неосмотрительных - Митька Демидов и Першка Яковлев - шутки ради переоделись царями, напялив на свои неразумные головы соломенные короны. Веселый смех обернулся кровавыми слезами. Царские слуги жестоко изуродовали хлеборобов - отрубили карнавальным царям по два пальца на правой руке. Остальных участников зимних гульбищ били кнутом «нещадно» и вместе с семьями выслали в Сибирь.

Нет, не прощали московские самодержцы шутки над своим царским величеством.

Юрий ДЖЕДЖУЛА, канд. исторических наук