Теория ЭНШТЕЙНА и теория ПОЛЗУНКОВА

[carabaas]

 

Аркадий АВЕРЧЕНКО


Дело происходило в полуразвалившейся избушке одного из оазисов дикой Совдепии.
Туземцы, одетые в звериные шкуры и башмаки из невыделанной кожи дохлой лошади, обступили туземца, одетого довольно прилично и только что вернувшегося из служебной командировки в Европу. Исступленное любопытство было написано на всех лицах.

— Ну что? Ну как там? Есть что нового? Привезли что-нибудь свеженькое?

— Да, да, — глубокомысленно кивнул головой приехавший. — Есть много любопытного. Вы ведь совсем дикарями сделались, от Европы отстали. А там жизнь бьет ключом.

— То есть кого бьет? — испуганно поежился скелетовидный совдепец.

— Никого. Сама по себе. Ах, какие там открытия, какие изобретения! Слыхали вы, например, об открытии Штейнаха или о теории Эйнштейна?

— Где уж нам.

— То-то и оно. Плесенью вы тут покрылись. Есть такой немец — Штейнах, — и он открыл, что всякого человека можно обмоло-дить как угодно. Скажем, сколько тебе лет? 50? Пожалуйте, вам уже 25 лет! Вам, молодой человек, 80? Чик-чик ножичком - извольте получить, вам уже 18 лет.

— Да как же он это делает, немецкая морда?

— А очень просто: железы старикам вырезывает.

— Какие железы?

— А черт его знает. Ему уж это видней.

— Как же он дошел до этого?

— Ну как обыкновенно ученые доходят; взял человека, вырезал ему железу, а тот — глядь-поглядь — глаза закатил и помер. «Давайте другого, — кричит Штейнах, — не туда ножом заехал». «Пожалуйте вам другого». Резанул другого по другой железе — икать стал старичок. Опять не туда! «Третьего давайте!» На восьмом, не то девятом дошел до настоящей железы.

— То есть как дошел?

— А вот так: вырезал он старичку одному железу, а тот как вскочит да сестру милосердия за талию: барышня, пойдемте мазурку танцевать, «матчиш — испанский танец, шальной и жгучий»! «Мне, — говорит, — теперь двадцать лет, и я хочу безумств!» Вырвался он из рук и пошел по палате козла выкидывать.

Ну, конечно, кое-как успокоили и в среднее учебное заведение определили!

— До того обмолодился?

— До того.

Но, конечно, еще более заковыристая штука — теория Эйнштейна. Я читал — прямо за животики брался. И ведь все верно, все верно, не уколупнешь!

— Он что же, скажите, тоже насчет старости?

— Нет, почище будет: всю геометрию распотрошил, всю математику к чертям собачьим размотал.

— А именно-с?

— «Помилуйте, — кричит, — вы говорите, что между двумя точками прямая линия самая короткая, а я вам говорю, что это брехня. Может, кривая короче прямой!» Начинает доказывать — и верно! — кривая короче прямой.

«Вы, — кричит, — говорите, что геометрическая линия не имеет толщины, ан нет! Имеет она толщину!» Ученые глядь-поглядь — действительно имеет. «Какой осел вам сказал, что параллельные линии, сколько бы их ни продолжали, — не сойдутся?» Ученые действительно попробовали, построили параллельные линии — и что же? — на шестисотом километре сошлись! «Я, — говорит, — вам все докажу! По-вашему, дважды девять — восемнадцать, а по-моему, может, двадцать девять!» Очень строгий мужчина! Такое накрутил, что теперича все заново нужно переделывать — и математику, и геометрию, и геодезию всякую!

— Виноват, как вы говорите, это называется?

— Чего-с? Это? Теория Эйнштейна.

— Так-с. Слушали мы вас, слушали, дорогой товарищ, а теперь вы нас послушайте.

У вас теория Эйнштейна, а у нас теория Ползункова. Изволите знать Ивана Кузьмича Ползункова?

— Нет-с, не знаю.

— То-то и оно. Мы, правда, от Европы отстали, но и Европа-матушка от нас отстала корпусов на двадцать.
Есть у нас, изволите видеть, такой человек — Иван Кузьмич Ползунков, учитель географии в уездном училище. И додумался этот русский Эйнштейн до такой теории: «Ребята, — говорит он, — есть вам окончательно нечего, а есть надо. Шишек же еловых и сосновых в лесу сколько угодно. Африканские обезьяны их очень уважают. Но если вы их сразу начнете жрать, то все передохнете в одночасье... То есть не обезьян жрать, а шишки. Наука же говорит, что постепенно можно приучить свой организм к чему угодно. И делайте, — говорит он, — вы так: выдается вам в день хлеба 24 золотника, а вы съешьте 23 золотника и одну еловую шишку; на другой день введите внутрь организма 22 золотника и 2 еловые шишки, потом 21 золотник и 3 еловые шишки. И через 24 дня хлеб вам уже не нужен — его вытеснит порцион в 24 еловых шишки, что и требовалось доказать. Так же и насчет одежды. Скоро, — говорит, — у вас ее совсем не будет и вы обмерзнете, как какие-нибудь дураки! А потому надо завести постепенно собственную шерсть: Я, — говорит, — братцы, читал в «Смене», что если лысый человек сидит в холодном помещении без шапки, то у него на голове очень просто начинают расти волосы!
Вот поэтому и нужно постепенно приобретать волосяной покров вроде собачьего меха.
Срежьте один рукав на руке, выставьте ее гольем на холод — она через месяц обрастет, и ей будет тепло. Срежьте другой рукав, обрежьте левую штанину, потом правую, на спине кус вырежьте, да через полгода вас родная мать не узнает. Что это, мол, за горилла, — здравствуйте вам, — по лесу ходит, еловые шишки запросто жует?!»

Вот так, товарищ, приехавший из Европы!

— Вы, собственно, что хотите этим сказать?

— А то-с! У вас теория Эйнштейна, а у нас теория Ползункова, и наш Ползунков всегда вашего Эйнштейна крыть может, и некуда немцу будет от ползунковых козырей деваться, потому что ихняя кишка супротив нашей — дюже тонка-с!!!