![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
ИСТОРИЯ ОДНОГО ВОССТАНИЯ
Несмотря на то что на протяжении двух десятилетий на Воркуту беспрерывно шла этап за этапом новая рабсила для «Заполярной кочегарки»,— на шахтах постоянно был недостаток рабочих рук. Спускали в шахты физически здоровых людей, но вскоре лагерная администрация вынуждена была списывать их, как непригодных для подземных работ. Это было вполне закономерным следствием условий содержания заключенных в спецлагерях Воркуты и полным безразличием со стороны ГУЛАГА к технике безопасности на шахтах. Людей, которые работали при 30—40-градусных морозах и заполярных ветрах, кормили неизменно пищей заключенных, вошедшей в историю Советской власти,— пресловутой баландой. Это хлёбово представляло собою бурду из воды с картошкой, кормовой свеклой, луком, капустой. Все это варево было настолько обезжирено, что заключенные «охотились» за каждой каплей жиринки льняного масла, попадающейся в их миске. Правда, для разнообразия «меню» раза два в неделю давали полужидкое картофельное пюре или овсяную, реже просяную кашу. И тоже полностью обезжиренные, только политые той же баландой. Да и откуда могла быть иная кормежка на Воркуте, если все овощи, предназначенные для лагерей, привозились из Кировской, Пермской и других областей навалом в простых товарных вагонах. Так что уже на Воркуту они доходили подмороженными, а по привозе в сами лагеря все это сваливалось в большие кучи, прикрывалось тряпьем — старыми одеялами, бушлатами, телогрейками — и так «хранилось»: летом — под дождем, зимой — на морозе.
Прямым следствием плохого питания в спецлагерях Воркуты были массовые заболевания, особенно свирепствовали дистрофия и цинга, косившие заключенных во время войны и вплоть до 1948 года. В результате только этих двух болезней начальство спецлагерей и шахт вынуждено было «списывать» с подземных работ столько заключенных, что к концу сороковых годов это положение встревожило даже таких «человеколюбов», как начальники лагерей и старшие оперуполномоченные.
Не проходило дня, чтобы в бараке не умирали зэки. По существующим правилам, староста барака обязан был немедленно сообщать об этом на вахту дежурному офицеру. Но этого не делалось, и покойник оставался на своем месте на нарах, прикрытый с головой одеялом, номерным бушлатом и телогрейкой. А на утренней и вечерней поверках пришедшему надзирателю докладывали, что такой-то сильно болен и встать на ноги не может. Делалось это из-за лишних порций хлеба, обедов и ужинов, «полагавшихся» на покойников.
В связи с большой смертностью в спецлагерях Воркуты в эти годы появились особые бригады могильщиков. Бригадиры их, получив «рабочие наряды» от дежурных офицеров, являлись со своими бригадниками в бараки, забирали трупы, переносили их в лагерные морги. Когда скапливалось достаточное количество трупов для братской могилы, бригада приступала к своей основной работе. Работа эта была ночная. Окруженная конвоем, снабженная шахтерскими аккумуляторами (в месяцы полярной ночи), бригада выходила в тундру, где вдалеке от лагерной зоны рылась, а вернее, долбилась в вечной мерзлоте ломами и кирками большая, но не глубокая братская могила. Это было за зоной.
А тем временем другая часть могильщиков в зоне под руководством старшего надзирателя выносила трупы из морга и по его же указанию укладывала покойников так, чтобы головы их были к задней части саней или телеги, а ноги — к передней. После такой аккуратной укладки трупов старший надзиратель подходил к их ногам, на которых уже подвешены деревянные бирки и на них черной масляной краской написаны личные лагерные «тавро» каждого мертвеца. Сверив бирки с имевшимся у него в руках списком захороняемых, надзиратель садится рядом с возчиком-зэком и подвозит покойников к вахте, где их ожидает уже дежурный по лагерю офицер. И здесь совершается следующий акт дикого ритуала по вывозу мертвых заключенных из зоны спецлагеря. Теперь к саням подходит дежурный офицер со списком умерших, сверяет его со списком старшего надзирателя. После этого подает знак, и из вахты выходит «натренированный» надзиратель с железным молотком на длинной деревянной ручке и приступает к своей «работе»: подходит к каждому трупу и наносит два удара по черепу. Только после этого дежурный офицер приказывает открыть ворота лагеря, и «похоронная процессия» под конвоем двигается в тундру к месту захоронения. Бригада заключенных-могильщиков снимает с саней или телеги покойника за покойником и по указанию надзирателя укладывает их в яме штабелем, как дрова. И можно себе представить, с каким чувством они засыпали в братской могиле своих товарищей. На этом кончилось их безропотное повиновение торопящему надзирателю. Могильщики возводили возможно более высокие холмики над могилой, становились вокруг и молились, не обращая внимания на ожидающих их конвоиров и старшего лагерного надзирателя. Лишь после такого «произвольного» ритуала над останками своих товарищей бригада могильщиков возвращалась в зону.
В 1952 году в спецлагерях Воркуты массы заключенных в волевом отношении созрели для решительной борьбы. Достаточно было малейшего внешнего толчка — и лагерная Воркута «встала бы на дыбы». Но произошло событие, которое изменило дальнейший ход жизни. Появились надежды на скорое освобождение без борьбы и без неизбежных при этом жертв.
Таким событием явилась смерть Сталина. Когда же ранним утром 6 марта по радио было официально сообщено о смерти Сталина (а на Воркуте в это время года темная полярная ночь),— все заключенные, даже спавшие после ночных смен, высыпали во дворы. И только одно слово неслось из зон: «Свобода, свобода!» Часовые на вышках, видимо, получив соответствующее указание, вели себя спокойно.
С первых же недель после смерти тирана в спецлагерях начали проводиться определенные изменения, которые, по замыслу новых советских властей, должны были бы нейтрализовать возможные акции со стороны заключенных. В этих же целях в середине марта во всех спецлагерях Воркуты были развешаны оповещения начальников лагерей о том, что с сего числа заключенным разрешено посылать прошения во все судебные инстанции Советского Союза и в КГБ о пересмотре их дел.
Сразу же после смерти Сталина заключенных охватила эйфория, убеждение в скором освобождении. Но уже в первой половине марта как ушат холодной воды был воспринят Указ Верховного Совета СССР об амнистии заключенным: он относился только к осужденным по уголовным статьям и не распространялся на 58 статью УК РСФСР и аналогичные ей статьи уголовных кодексов союзных республик. То есть не распространялся на заключенных спецлагерей. Это предвещало грозу в Воркутинских лагерях. Оставалась еще надежда на ответы на посланные в Москву прошения о пересмотре дел, особенно приговоров ОСО. Но и эти надежды таяли со временем. Проходил месяц за месяцем, а из Москвы ни ответа ни привета на сотни тысяч прошений, посланных заключенными в Генеральную прокуратуру СССР, в Верховный суд, в КГБ.
Именно тогда, к середине 1953 года, в спецлагерях Воркуты создались все предпосылки к прямой борьбе заключенных за свое освобождение. Борьба эта началась во второй половине июля. Развернулась она в форме всеобщей забастовки заключенных, т.е. в поголовном отказе их от выхода на работы, в том числе и на шахты, которые по технологическим особенностям не могут быть остановлены более чем на одни-двое суток. Особо следует отметить, что забастовка началась почти одновременно во всех спецлагерях Воркуты.
Первыми вступили в борьбу 20 июля заключенные спецлагеря при шахте № 7, затем забастовки, как лесной пожар, начали охватывать один лагерь за другим. В каждом из них уже были созданы забастовочные комитеты, которые и взяли в свои руки руководство забастовкой в каждом из спецлагерей Воркуты.
Единственным крупным инцидентом во время этой забастовки явился расстрел в спецлагере при шахте № 29, который был спровоцирован не заключенными, а Генеральным прокурором СССР Руденко, прибывшим на Воркуту во главе специальной комиссии для расследования причин забастовки. Этот инцидент имеет, во-первых, определенное историческое значение и, во-вторых, сыграл в то время большую роль в ходе последовавших переговоров московской комиссии с забастовочными комитетами во всех других спецлагерях Воркуты. Руденко, прибыв на Воркуту в сопровождении командующего войсками МВД генерал-полковника Масленникова, начал свое «расследование» спецлагеря при шахте № 29. Заключенные, оповещенные начальником лагеря о прибытии московской комиссии, высыпали из всех бараков во двор — в надежде, конечно, узнать ответы на посланные в Москву 3 4 месяца назад прошения о пересмотре их дел. Вместо этого они услышали властный приказ: «Немедленно прекратить саботаж! Завтра же с утра всем выйти на работы. Не вышедшие на работу будут отданы под суд и приговорены к строжайшим наказаниям». Совершенно естественной реакцией возбужденной толпы заключенных на эти угрозы Руденко были выкрики: «Ты нас не пугай, прокурор. А на работу не пойдем, пока не получим ответов на посланные прошения о пересмотре наших дел». Ответной реакцией Руденко был повторный приказ: «Разойдись по баракам!» — что еще больше подлило масла в огонь. Из толпы в адрес Генерального прокурора понеслась площадная брань, что в лагерных условиях вполне естественно. В общем, из-за принятой начальством тактики запугивания обстановка в лагере достигла такого накала, что Руденко с генералом Масленниковым буквально выбежали из зоны. И через считанные минуты после этого... на сторожевых вышках появились пулеметы, направленные в сторону лагеря, двор которого был заполнен возбужденными заключенными. И без всякого предупреждения по этой массе безоружных людей с одной стороны вышек застрочил пулемет. Двор лагеря покрылся убитыми.
Но бойня происходила не только здесь. Оказалось, что в общей толпе заключенных находились и сектанты. Увидев на вышках пулеметы, они тут же покинули двор лагеря и направились в садик вблизи вахты, где начали молиться о предотвращении беды. В это время стоявший на вышке краснопогонник, видевший молящихся на коленях заключенных, открыл по ним пулеметный огонь. Прибежавшие из расположенного рядом стационара врачи-заключенные и «вольняшки»-медсестры обнаружили в беседке более десяти убитых и около тридцати раненых сектантов. По определению врачей стационара, общее число жертв в спецлагере при шахте № 29 составило более сорока убитых и 134 госпитализированных раненых.
Все это произошло 1 августа 1953 года, т.е. через пять месяцев после смерти Сталина, при новых руководителях партии и правительства. Прямыми виновниками этого преступления были: Генеральный прокурор СССР Руденко и командующий войсками МВД генерал-полковник Масленников.
После этой кровавой бойни Руденко больше не появлялся ни в одном другом спецлагере. Все дальнейшие переговоры с забастовочными комитетами повел его заместитель Барский.
3 августа, через два дня после расстрела, Барский в сопровождении начальника Главного Управления Воркутинскими лагерями генерала Деревянко прибыл в спецлагерь при шахте № 4. Патруль забастовочного комитета, дежуривший внутри зоны у ворот лагеря, не пропустил их в зону, а послал одного из патрульных сообщить о прибытии руководителю забастовочного комитета Доброштану, находившемуся все это время в помещении штаба лагеря. Игорь Доброштан вышел на высокий помост штаба и дал знак — пропустить.
Доброштан был заключенным-шахтером. В руководители забастовочным комитетом молодого киевлянина выдвинула существовавшая в лагере конспиративная организация бандеровцев. Кандидатуру поддержали все руководители национальных групп, а затем и все заключенные. Шесть лет тому назад Игорь Доброштан, тогда студент авиационного института, был послан на преддипломную практику на один из самолетостроительных заводов США. По возвращении с практики его арестовали, и, «как и слагалось», ОСО приговорило его к десяти , годам заключения в лагерях строгого режима. И вот он уже более пяти лет вкалывает забойщиком на шахте № 4 на Воркуте.
Итак, Барский, генерал Деревянко, начальник лагеря полковник Жилин и с ними старший оперуполномоченный вошли в зону лагеря. Прямо с вахты они направились в штаб лагеря, где их на крыльце встретил Доброштан и двое членов забастовочного комитета. Переговоры в штабе, к удивлению собравшихся зэков, были очень короткими. Объяснилось это тем, что Барский тут же взял инициативу в свои руки. Он заявил Доброштану, что московская комиссия хочет знать о требованиях заключенных не от забастовочного комитета, а от самих заключенных. Для этого он предложил Доброштану найти подходящее в зоне место, где смогло бы собраться максимум заключенных. Доброштан тут же назвал такое место — футбольное поле. Барский, не задумываясь, с этим согласился. В течение каких-нибудь получаса футбольное поле было заполнено до отказа. Не только само поле и окружавшие его «трибуны», но и крыши всех ближайших бараков.
Собрание открывает генерал Деревянко. Дает рукой знать, чтобы успокоились. После чего объявляет, что в лагерь прибыл заместитель Генерального прокурора СССР товарищ Барский, чтобы на месте ознакомиться с требованиями заключенных. Поднимается Барский. Внешне это типичный русский интеллигент времен дореволюционной России. И одет-то он как-то не по-советски: широкополая фетровая шляпа, из-под которой виднелись длинные, как это было в моде у демократической интеллигенции, волосы. С лица Барского не сходила улыбка, обращенная к тысячной аудитории. Уже все это как-то располагало к нему оптимистически настроенную часть заключенных.
Начал он свое выступление с признания, что «в период культа личности» (самой «личности» он не называл) в стране имели место нарушения законности, в результате чего в лагерях Советского Союза содержится множество незаконно осужденных. Несомненно, есть таковые и в этом лагере. Теперь, продолжал Барский, партия и правительство полны решимости покончить с прошлым беззаконием. Для этого в настоящее время Генеральная прокуратура СССР и Верховный суд СССР приступили к рассмотрению поступивших к ним жалоб заключенных, сидящих в лагерях, на незаконное их осуждение, на пытки, примененные во время следствий, и т.п. И вот теперь предстоит рассмотреть многие сотни таких жалоб, поступивших из всех лагерей Советского Союза. Над рассмотрением их работают сейчас сотни следователей, вызванных в Москву из разных областей страны.
Барский заверил слушавших его заключенных, что работа продвигается быстро. Нужно лишь еще немного потерпеть. В заключение он сказал, что по возвращении в Москву он лично проверит, как продвигаются дела с рассмотрением жалоб в Верховный суд СССР и КГБ. Для большей убедительности Барский добавил, что он уже дал указание спецчасти лагеря дать ему список заключенных, которые послали жалобы во все судебные инстанции. И, наконец, заявил: те из присутствующих, кто пожелает поговорить с ним лично, конкретно по делу, могут прийти в штаб лагеря, где он будет находиться еще два-три часа.
Такая тактика Барского, в отличие от поведения Руденко, в целом подействовала на заключенных явно успокаивающе. Генерал Деревянко закрыл собрание, и весь «президиум» - начальство и забастовочный комитет — направился в штаб лагеря. За ними потянулся и длинный хвост заключенных. Через считанные минуты из штаба вышел забастовочный комитет, и Доброштан объявил, что забастовка кончается, по договоренности с Барским с завтрашнего утра все выходят на работы.
Так в спецлагере при шахте № 4 протекала и завершилась забастовка заключенных, продолжавшаяся десять дней —до 3 августа 1953 года. Почти в тот же день закончилась забастовка и во всех спецлагерях Воркуты, заключенные которых добились удовлетворения своих требований о пересмотре дел.
И.Гольц
Прямым следствием плохого питания в спецлагерях Воркуты были массовые заболевания, особенно свирепствовали дистрофия и цинга, косившие заключенных во время войны и вплоть до 1948 года. В результате только этих двух болезней начальство спецлагерей и шахт вынуждено было «списывать» с подземных работ столько заключенных, что к концу сороковых годов это положение встревожило даже таких «человеколюбов», как начальники лагерей и старшие оперуполномоченные.
Не проходило дня, чтобы в бараке не умирали зэки. По существующим правилам, староста барака обязан был немедленно сообщать об этом на вахту дежурному офицеру. Но этого не делалось, и покойник оставался на своем месте на нарах, прикрытый с головой одеялом, номерным бушлатом и телогрейкой. А на утренней и вечерней поверках пришедшему надзирателю докладывали, что такой-то сильно болен и встать на ноги не может. Делалось это из-за лишних порций хлеба, обедов и ужинов, «полагавшихся» на покойников.
В связи с большой смертностью в спецлагерях Воркуты в эти годы появились особые бригады могильщиков. Бригадиры их, получив «рабочие наряды» от дежурных офицеров, являлись со своими бригадниками в бараки, забирали трупы, переносили их в лагерные морги. Когда скапливалось достаточное количество трупов для братской могилы, бригада приступала к своей основной работе. Работа эта была ночная. Окруженная конвоем, снабженная шахтерскими аккумуляторами (в месяцы полярной ночи), бригада выходила в тундру, где вдалеке от лагерной зоны рылась, а вернее, долбилась в вечной мерзлоте ломами и кирками большая, но не глубокая братская могила. Это было за зоной.
А тем временем другая часть могильщиков в зоне под руководством старшего надзирателя выносила трупы из морга и по его же указанию укладывала покойников так, чтобы головы их были к задней части саней или телеги, а ноги — к передней. После такой аккуратной укладки трупов старший надзиратель подходил к их ногам, на которых уже подвешены деревянные бирки и на них черной масляной краской написаны личные лагерные «тавро» каждого мертвеца. Сверив бирки с имевшимся у него в руках списком захороняемых, надзиратель садится рядом с возчиком-зэком и подвозит покойников к вахте, где их ожидает уже дежурный по лагерю офицер. И здесь совершается следующий акт дикого ритуала по вывозу мертвых заключенных из зоны спецлагеря. Теперь к саням подходит дежурный офицер со списком умерших, сверяет его со списком старшего надзирателя. После этого подает знак, и из вахты выходит «натренированный» надзиратель с железным молотком на длинной деревянной ручке и приступает к своей «работе»: подходит к каждому трупу и наносит два удара по черепу. Только после этого дежурный офицер приказывает открыть ворота лагеря, и «похоронная процессия» под конвоем двигается в тундру к месту захоронения. Бригада заключенных-могильщиков снимает с саней или телеги покойника за покойником и по указанию надзирателя укладывает их в яме штабелем, как дрова. И можно себе представить, с каким чувством они засыпали в братской могиле своих товарищей. На этом кончилось их безропотное повиновение торопящему надзирателю. Могильщики возводили возможно более высокие холмики над могилой, становились вокруг и молились, не обращая внимания на ожидающих их конвоиров и старшего лагерного надзирателя. Лишь после такого «произвольного» ритуала над останками своих товарищей бригада могильщиков возвращалась в зону.
В 1952 году в спецлагерях Воркуты массы заключенных в волевом отношении созрели для решительной борьбы. Достаточно было малейшего внешнего толчка — и лагерная Воркута «встала бы на дыбы». Но произошло событие, которое изменило дальнейший ход жизни. Появились надежды на скорое освобождение без борьбы и без неизбежных при этом жертв.
Таким событием явилась смерть Сталина. Когда же ранним утром 6 марта по радио было официально сообщено о смерти Сталина (а на Воркуте в это время года темная полярная ночь),— все заключенные, даже спавшие после ночных смен, высыпали во дворы. И только одно слово неслось из зон: «Свобода, свобода!» Часовые на вышках, видимо, получив соответствующее указание, вели себя спокойно.
С первых же недель после смерти тирана в спецлагерях начали проводиться определенные изменения, которые, по замыслу новых советских властей, должны были бы нейтрализовать возможные акции со стороны заключенных. В этих же целях в середине марта во всех спецлагерях Воркуты были развешаны оповещения начальников лагерей о том, что с сего числа заключенным разрешено посылать прошения во все судебные инстанции Советского Союза и в КГБ о пересмотре их дел.
Сразу же после смерти Сталина заключенных охватила эйфория, убеждение в скором освобождении. Но уже в первой половине марта как ушат холодной воды был воспринят Указ Верховного Совета СССР об амнистии заключенным: он относился только к осужденным по уголовным статьям и не распространялся на 58 статью УК РСФСР и аналогичные ей статьи уголовных кодексов союзных республик. То есть не распространялся на заключенных спецлагерей. Это предвещало грозу в Воркутинских лагерях. Оставалась еще надежда на ответы на посланные в Москву прошения о пересмотре дел, особенно приговоров ОСО. Но и эти надежды таяли со временем. Проходил месяц за месяцем, а из Москвы ни ответа ни привета на сотни тысяч прошений, посланных заключенными в Генеральную прокуратуру СССР, в Верховный суд, в КГБ.
Именно тогда, к середине 1953 года, в спецлагерях Воркуты создались все предпосылки к прямой борьбе заключенных за свое освобождение. Борьба эта началась во второй половине июля. Развернулась она в форме всеобщей забастовки заключенных, т.е. в поголовном отказе их от выхода на работы, в том числе и на шахты, которые по технологическим особенностям не могут быть остановлены более чем на одни-двое суток. Особо следует отметить, что забастовка началась почти одновременно во всех спецлагерях Воркуты.
Первыми вступили в борьбу 20 июля заключенные спецлагеря при шахте № 7, затем забастовки, как лесной пожар, начали охватывать один лагерь за другим. В каждом из них уже были созданы забастовочные комитеты, которые и взяли в свои руки руководство забастовкой в каждом из спецлагерей Воркуты.
Единственным крупным инцидентом во время этой забастовки явился расстрел в спецлагере при шахте № 29, который был спровоцирован не заключенными, а Генеральным прокурором СССР Руденко, прибывшим на Воркуту во главе специальной комиссии для расследования причин забастовки. Этот инцидент имеет, во-первых, определенное историческое значение и, во-вторых, сыграл в то время большую роль в ходе последовавших переговоров московской комиссии с забастовочными комитетами во всех других спецлагерях Воркуты. Руденко, прибыв на Воркуту в сопровождении командующего войсками МВД генерал-полковника Масленникова, начал свое «расследование» спецлагеря при шахте № 29. Заключенные, оповещенные начальником лагеря о прибытии московской комиссии, высыпали из всех бараков во двор — в надежде, конечно, узнать ответы на посланные в Москву 3 4 месяца назад прошения о пересмотре их дел. Вместо этого они услышали властный приказ: «Немедленно прекратить саботаж! Завтра же с утра всем выйти на работы. Не вышедшие на работу будут отданы под суд и приговорены к строжайшим наказаниям». Совершенно естественной реакцией возбужденной толпы заключенных на эти угрозы Руденко были выкрики: «Ты нас не пугай, прокурор. А на работу не пойдем, пока не получим ответов на посланные прошения о пересмотре наших дел». Ответной реакцией Руденко был повторный приказ: «Разойдись по баракам!» — что еще больше подлило масла в огонь. Из толпы в адрес Генерального прокурора понеслась площадная брань, что в лагерных условиях вполне естественно. В общем, из-за принятой начальством тактики запугивания обстановка в лагере достигла такого накала, что Руденко с генералом Масленниковым буквально выбежали из зоны. И через считанные минуты после этого... на сторожевых вышках появились пулеметы, направленные в сторону лагеря, двор которого был заполнен возбужденными заключенными. И без всякого предупреждения по этой массе безоружных людей с одной стороны вышек застрочил пулемет. Двор лагеря покрылся убитыми.
Но бойня происходила не только здесь. Оказалось, что в общей толпе заключенных находились и сектанты. Увидев на вышках пулеметы, они тут же покинули двор лагеря и направились в садик вблизи вахты, где начали молиться о предотвращении беды. В это время стоявший на вышке краснопогонник, видевший молящихся на коленях заключенных, открыл по ним пулеметный огонь. Прибежавшие из расположенного рядом стационара врачи-заключенные и «вольняшки»-медсестры обнаружили в беседке более десяти убитых и около тридцати раненых сектантов. По определению врачей стационара, общее число жертв в спецлагере при шахте № 29 составило более сорока убитых и 134 госпитализированных раненых.
Все это произошло 1 августа 1953 года, т.е. через пять месяцев после смерти Сталина, при новых руководителях партии и правительства. Прямыми виновниками этого преступления были: Генеральный прокурор СССР Руденко и командующий войсками МВД генерал-полковник Масленников.
После этой кровавой бойни Руденко больше не появлялся ни в одном другом спецлагере. Все дальнейшие переговоры с забастовочными комитетами повел его заместитель Барский.
3 августа, через два дня после расстрела, Барский в сопровождении начальника Главного Управления Воркутинскими лагерями генерала Деревянко прибыл в спецлагерь при шахте № 4. Патруль забастовочного комитета, дежуривший внутри зоны у ворот лагеря, не пропустил их в зону, а послал одного из патрульных сообщить о прибытии руководителю забастовочного комитета Доброштану, находившемуся все это время в помещении штаба лагеря. Игорь Доброштан вышел на высокий помост штаба и дал знак — пропустить.
Доброштан был заключенным-шахтером. В руководители забастовочным комитетом молодого киевлянина выдвинула существовавшая в лагере конспиративная организация бандеровцев. Кандидатуру поддержали все руководители национальных групп, а затем и все заключенные. Шесть лет тому назад Игорь Доброштан, тогда студент авиационного института, был послан на преддипломную практику на один из самолетостроительных заводов США. По возвращении с практики его арестовали, и, «как и слагалось», ОСО приговорило его к десяти , годам заключения в лагерях строгого режима. И вот он уже более пяти лет вкалывает забойщиком на шахте № 4 на Воркуте.
Итак, Барский, генерал Деревянко, начальник лагеря полковник Жилин и с ними старший оперуполномоченный вошли в зону лагеря. Прямо с вахты они направились в штаб лагеря, где их на крыльце встретил Доброштан и двое членов забастовочного комитета. Переговоры в штабе, к удивлению собравшихся зэков, были очень короткими. Объяснилось это тем, что Барский тут же взял инициативу в свои руки. Он заявил Доброштану, что московская комиссия хочет знать о требованиях заключенных не от забастовочного комитета, а от самих заключенных. Для этого он предложил Доброштану найти подходящее в зоне место, где смогло бы собраться максимум заключенных. Доброштан тут же назвал такое место — футбольное поле. Барский, не задумываясь, с этим согласился. В течение каких-нибудь получаса футбольное поле было заполнено до отказа. Не только само поле и окружавшие его «трибуны», но и крыши всех ближайших бараков.
Собрание открывает генерал Деревянко. Дает рукой знать, чтобы успокоились. После чего объявляет, что в лагерь прибыл заместитель Генерального прокурора СССР товарищ Барский, чтобы на месте ознакомиться с требованиями заключенных. Поднимается Барский. Внешне это типичный русский интеллигент времен дореволюционной России. И одет-то он как-то не по-советски: широкополая фетровая шляпа, из-под которой виднелись длинные, как это было в моде у демократической интеллигенции, волосы. С лица Барского не сходила улыбка, обращенная к тысячной аудитории. Уже все это как-то располагало к нему оптимистически настроенную часть заключенных.
Начал он свое выступление с признания, что «в период культа личности» (самой «личности» он не называл) в стране имели место нарушения законности, в результате чего в лагерях Советского Союза содержится множество незаконно осужденных. Несомненно, есть таковые и в этом лагере. Теперь, продолжал Барский, партия и правительство полны решимости покончить с прошлым беззаконием. Для этого в настоящее время Генеральная прокуратура СССР и Верховный суд СССР приступили к рассмотрению поступивших к ним жалоб заключенных, сидящих в лагерях, на незаконное их осуждение, на пытки, примененные во время следствий, и т.п. И вот теперь предстоит рассмотреть многие сотни таких жалоб, поступивших из всех лагерей Советского Союза. Над рассмотрением их работают сейчас сотни следователей, вызванных в Москву из разных областей страны.
Барский заверил слушавших его заключенных, что работа продвигается быстро. Нужно лишь еще немного потерпеть. В заключение он сказал, что по возвращении в Москву он лично проверит, как продвигаются дела с рассмотрением жалоб в Верховный суд СССР и КГБ. Для большей убедительности Барский добавил, что он уже дал указание спецчасти лагеря дать ему список заключенных, которые послали жалобы во все судебные инстанции. И, наконец, заявил: те из присутствующих, кто пожелает поговорить с ним лично, конкретно по делу, могут прийти в штаб лагеря, где он будет находиться еще два-три часа.
Такая тактика Барского, в отличие от поведения Руденко, в целом подействовала на заключенных явно успокаивающе. Генерал Деревянко закрыл собрание, и весь «президиум» - начальство и забастовочный комитет — направился в штаб лагеря. За ними потянулся и длинный хвост заключенных. Через считанные минуты из штаба вышел забастовочный комитет, и Доброштан объявил, что забастовка кончается, по договоренности с Барским с завтрашнего утра все выходят на работы.
Так в спецлагере при шахте № 4 протекала и завершилась забастовка заключенных, продолжавшаяся десять дней —до 3 августа 1953 года. Почти в тот же день закончилась забастовка и во всех спецлагерях Воркуты, заключенные которых добились удовлетворения своих требований о пересмотре дел.
И.Гольц
no subject